Долгое время такое умение было источником гордости и похвальбы, и хотя гордость исчезла, умение никуда не делось. Она всегда носила одежду с длинными рукавами, скрывая кисти, черные от меток. Однако руки – это еще не все. В касбе, чтобы позлить химер, она могла демонстративно задрать рукава, но, право, чем здесь гордиться?
Черные татуировки, смертные метки: четыре линии, перечеркнутые пятой, – покрывали не только кисти Лираз. Они поднимались по предплечьям, покрывая кожу черным страшным кружевом. Ни у кого не было столько меток, как у нее. Ни у кого.
Они обрывались только у локтей. И счет был не полон. Две тонкие линии – последние двое убитых, которых она решилась занести в свой список. А потом случился Лораменди.
Лораменди.
С той поры ей все снился один и тот же сон: отчаянно желая избавиться от ужасных меток, она отрубает себе руки. В надежде, что вырастут новые.
Сон не объяснял, как она это проделала. Ну, первую руку отрезать легко. А вторую? Однако во сне этот момент отчего-то пропускался.
В самом деле – как, скажите, отрезать обе руки этими же самыми руками?
И они никогда не вырастали. По крайней мере, она всегда просыпалась раньше. Лежала и моргала. Ей ни разу не удалось заново заснуть, чтобы посмотреть, чем все кончается. А воображение рисовало фонтаны крови, раздробленные кости, рваную плоть… все это затвердевало, схватывалось… становилось одним целым. И чистым, без тату.
Вот уж воистину, начать с чистого листа.
Фантастика.
Она никогда не говорила об этом ни с кем, кроме Азаила, который вместе с ней пытался решить загадку двойной ампутации, – а в конце концов упал на спину и объявил, что это невозможно. Акиве она не рассказывала… ну, его же там не было? После Лораменди он их оставил и даже когда вернулся, пребывал в своем собственном мире. Вот как сейчас, например. Он смотрел мимо Лираз, и ей не требовалось следить за его взглядом, чтобы понять, на кого. Его взгляд застыл, и ей пришлось щелкнуть перед его лицом пальцами.
– Один небольшой момент, братец. Химеры примутся за нее, если решат, что между вами что-то есть. Знаешь, какое у нее прозвище?
Он посмотрел с изумлением:
– И какое?
– Любовница ангела.
Его взгляд вспыхнул, и Лираз закатила глаза.
– Чему тут радоваться? Это вовсе не значит, что она тебя любит. Это означает, что ей не доверяют свои.
Она разъясняла ему, будто сама в этом разбирается. Что она знает о чувствах? Как сказать. Ей вполне достаточно, спасибо, помощь не требуется. Но… но почему так зябко на душе? Почему так хочется обвернуть себя крыльями и сжаться в комочек?