Уильям опустил взор при ее приближении, однако не повернулся.
– Выбора нет, Уин, – ответил он с неожиданной жесткостью.
Откашлялся – лишь затем, чтобы она не угадала, что за тяжесть лежит у него на сердце. Уинифред, довольная собственной сдержанностью, вздрогнула. Это его чувство долга… Как же оно ранит! Словно удар в живот нанесли. Она могла бы поклясться: внутренне он еще не свыкся со своим решением – а говорит так, будто решение принято окончательно и бесповоротно.
Уинифред приблизилась, обняла его – давала поддержку и просила поддержки. Какой он мощный, широкоплечий; какое подтянутое тело, как ласкает щеку бархат камзола. Неужели у нее достанет мужества расстаться с ним?
– Выбор есть всегда. Можно проигнорировать приказ. Если ты не поедешь в Эдинбург, это еще не значит…
– Нет, значит! Мое имя в списке. Я – изменник и предатель. Я пошел против Короны. – Уильям качнул головой и усмехнулся. – Указ о преданности Шотландии не предполагает разночтений. С какой стороны ни посмотри, я смутьян и бунтовщик. И у меня всего два варианта – отправиться в тюрьму либо поднять штандарт против английского короля.
Он мягко высвободился из объятий Уинифред и сам обнял ее и поцеловал в то место, где золотистые волосы открывали безупречно белый лоб.
– В обоих случаях участь моя незавидна. Прости, что и тебя краем задело.
Уинифред подняла глаза, посмотрела в лицо человеку, в которого влюбилась без оглядки шестнадцать лет назад, когда жила во Франции, при дворе короля-изгнанника Иакова (протестанты прозвали его Старым претендентом). Вздрогнула – без пышного парика, в котором муж недавно позировал для парадного портрета, он показался в сто раз красивее.
– Уильям, знаешь, почему я вышла за тебя? В числе прочего потому, что ты разделял истовую веру моих родных: рано или поздно законный наследник – католик – воссядет на британском престоле.
– Вон оно что! А я-то думал, всему причиной – моя неподражаемая красота, – самым обыденным тоном ответил Уильям.
Уинифред не сдержала улыбки. Муж обернулся, стал глядеть на вересковую пустошь, но во взоре его была тоска почти материальной природы, и это не укрылось от Уинифред. Сердце заныло от тревоги.
– Теперь, любимый, опасность угрожает и нашим детям.
Плечи Уильяма поникли, словно под тяжкой ношей, имя которой – раскаяние.
– Король Англии знает, что я – якобит. Я никогда не скрывал своей веры.
– И я не скрывала, милый… Пойдем вниз, ты озяб; лето прощается с нами, а ты, если решил воевать за истинного короля, не должен рисковать здоровьем – оно тебе пригодится на войне.