С этими словами он покинул комнату, а затем вернулся со своим любимым ремнем, и я получила от него пятьдесят ударов, по удару за минуту его разговора с милиционером.
Итак, ждать официальной помощи мне было неоткуда.
Вторая моя попытка получить свободу также не увенчалась успехом.
Прошел ровно месяц после того момента, как я обратилась в милицию. Глеб, казалось, забыл об этом происшествии, даже бить меня стал через день, давая хоть немного времени, чтобы прийти в себя. Новую попытку он спровоцировал сам. В тот вечер муж был на юбилее одного из коллег и пришел домой явно в нетрезвом состоянии. Несмотря на то что его штормило, он хотел как всегда поговорить. Началось с того, что он упрекал меня в лености, праздности и тщеславии — это было делом обычным, поэтому я слушала вполуха. Но потом он стал по привычке жаловаться на судьбу, и разговор принял несколько иной оборот.
Глеб сидел на кровати, как всегда, спиной ко мне, рассматривал своего любимого Мунка и рассуждал о том, что жизнь к нему несправедлива.
— Аня, вот скажи мне, почему мне в жизни только никчемные бабы попадаются, а? Вы все время хотите меня обмануть, ненавидите, может, даже презираете. Одна моя мать чего стоит. Родила меня, развелась с отцом и бросила, как безродного щенка, — все вы одинаковые. Все. Что думаешь, мне хорошо жилось с отцом? Да ему также было на меня плевать — водил каких-то женщин, жил в свое удовольствие, пил и сдох под забором, как собака. Матери до меня никогда дела не было, жила в доме, проблем не знала, — и все равно сдохла. И мы все умрем, пойми. Зачем бояться смерти, если можно добровольно уйти и очистить душу от грехов? Я же добра тебе хочу, понимаешь! — со злостью ударил кулаком по кровати Глеб.
— Да, я понимаю, — эхом последовал мой ответ.
— Ничего ты не понимаешь, тебе жизнь нужна, как им. Катька вот тоже до последнего сопротивлялась, хотя я же ей говорил, что потом лучше будет. Приятнее светлая память, чем нечестивое существование.
Я не знала, кто такая Катька, но муж явно ждал ответа.
— Да, думаю, она была не права, — осторожно заметила я.
— Еще бы, вечно ныла, говорила, что жить хочет, просила отпустить, денег хотела мне дать. А что теперь, нет ее, зато вот, — муж кивнул в сторону картины, — ее работа осталась. Так ведь лучше. Вот тебе пока уходить нельзя, потому что от тебя ничего не останется, вспомнить нечего, ты у нас совершенно никчемная, талантов ноль, запросов много, вот и приходится тебя терпеть. Нет, если, конечно, захочешь, можешь уйти, буду всем показывать пролетарскую красную ленточку, — пьяно усмехнулся Глеб.