— Господин Президент! Доставлен очередной пакет с особого поста.
— Давай попозже, — отмахнулся Президент.
— Там… — замялся адъютант. — Там не поздравительные открытки. Там письмо.
Лицо Самого заметно побледнело.
— Неси сюда! — требовательно рявкнул он.
Конверт, прибывший с особого поста в МИДовском доме, тут же покинул карман адъютантского кителя и перекочевал в руки высокого получателя.
" Мы видим и ценим Ваше старание, — гласил текст. — Поэтому вновь переносим час "Ч"…"
— Что это?! — едва переводя дыхание, выдавил Президент. — Как так…?
— Разрешите, — генерал-майор Кочубеев, не дожидаясь высочайшего соизволения, взял конверт из его рук. Внимательно оценив вещдок, он ухмыльнулся и протянул пакет генералу Банникову: — У Кружилина, видно, были связи на почте. Судя по штемпелю, письмо было отослано второго сентября из Тулы, а в ящик его бросили только сегодня. Так что, — он развел руками, — все в порядке. Выходцы с того света — это не по нашей части.
— В этом, ты, брат, прав, — с заметным облегчением подытожил Президент, вновь берясь за телефон. — И все же, вечером надо заехать в храм Христа Спасителя, поставить свечу.
"…И мы не позволим кому бы то ни было диктовать нам свою волю" — вещал Президент с телеэкрана, сопровождая свои слова энергичным жестом, словно забивая невидимый гвоздь в трибуну, украшенную двуглавым орлом.
— Это уж точно. Мы не позволим. — Убирая звук до минимума, криво усмехнулся полковник Коновалец. Его крестник, недавно демобилизованный сержант спецназа ВВ Егор Сухорук, с удивлением посмотрел на старинного друга семьи, на ночь глядя, завалившегося в гости с бутылкой шампанского и увесистым кулем всяческой снеди.
— Что за праздник сегодня, дядя Гена? Новый Год, вроде, только завтра?
— Большой праздник, Георгий. Очень большой. Да ты, брат, разговаривай поменьше, — шампанское вскипятишь. Давай, гвардеец, открывай.
Раздался громкий хлопок, и белый столб шампанского, вырвавшись из бутылки, развернулся грибообразно и окатил всех, сидящих у стола, каскадом брызг.
— А, ладно, ерунда! — прокомментировал Коновалец, вытирая платком с отутюженных брюк остатки пены. — Чтобы это было наше последнее несчастье.
"…И мы не позволим кому бы то ни было диктовать нам свою волю", — доносилось из радиоприемника, без умолку болтавшего в кабинете начальника штаба вертолетного полка. На радио здесь уже давно не обращали внимания, считая его то ли деталью меблировки, то ли домашним животным, вроде запечного сверчка.
— Муд-дёр, — вслушиваясь в уверенные интонации президентского голоса, кивнул полковник Данич, вчера лишь вернувшийся из ущелья, наливая спирт в эмалированные кружки, себе и следователю. — Мудёр и грозен! Слышал Коля, он обещал, что не позволит. Поверим Главковерху?