— Хочешь сказать, что легче было бы заключить договор с Аттолией, если бы мы не настаивали на браке?
— Может быть, — сказала Эддис.
— А гарантии выполнения договора?
— Не знаю, — сказала Эдис. — Я начинаю понимать, что ничегошеньки не знаю об Аттолии на самом деле. Я надеялась на тебя.
— Она не говорит со мной, — ответил Евгенидис. — Ничего, кроме формальных ответов.
— Вы разговариваете, когда танцуете, — предположила Эддис.
— Очередные банальности.
— А прошлым вечером? — когда царица с Евгенидисом закончили танцевать, она была вне себя от гнева.
Евгенидис остановился и прислонился к низким перилам, отделяющим террасу от сада. Он скрестил руки на груди и уставился на кончики сапог.
— Она рассказывала мне об истории дворца. Нудная лекция, в самом деле. Я сказал ей, что один из моих прапрадедов был архитектором.
— В самом деле? — пробормотала Эддис.
— О, да, вот почему мы так хорошо ориентируемся в ее дворце. Чертежи хранились в твоей библиотеке, я убрал их, когда приехал халдей. Я сказал Аттолии, что планировка ее дворца напоминает Мегарон Суниса. Это очень удобно, сказал я. Она посмотрела на меня, как на гада ползучего.
— А ведь я просила поблагодарить ее за гостеприимство.
— Я поблагодарил. Когда она сказала, что сегодня утром планируется охота, и я, возможно, пожелаю присоединиться.
— И что? — спросила Эддис, глядя на его руку.
Он и с двумя руками плоховато держался в седле, чтобы выезжать на охоту, тем более с одной.
— Я сказал, что однажды уже поохотился в Аттолии, большое спасибо.
— Ох, Ген, — вздохнула Эдис.
* * *
После танцев Аттолия вернулась в свою комнату и сразу же выгнала служанок. Когда они шли к двери, она язвительно заметила Фрезине, что считает «молчание — золото» лучшим поведением в данной ситуации. Когда женщины ушли, она стала выдергивать цветы из прически, швыряя их на пол и бормоча:
— Черт, черт, черты бы его побрал!
Тем не менее, она злилась не на Вора и не на Фрезину. Как глупо с ее стороны было предложить поехать на охоту человеку с одной рукой. Как глупо было влюбиться в человека, которому она сама отрубила руку. Ну, может быть, она оказалась настолько глупа, чтобы полюбить его, но все же не до такой степени, чтобы поверить в его ответную любовь. Она видела гнев в глазах его отца, и если его не было в глазах Евгенидиса, значит, он лучше умел скрывать свои чувства, вот и все.
* * *
Стоя на террасе и глядя в сад, Евгенидис признался:
— Я думал, это будет похоже на конец сказки у камина. Богиня любви помашет жезлом, и мы будем жить долго и счастливо. — он покачал головой. — Единственный приличный человек из придворных презирает меня. Наиболее презренные маскируют свое хихиканье сочувствием, а если спросить служанок царицы, то мне уже следовало бы несколько недель висеть на стене вниз головой.