— Ему стало хуже?
Отец Евгенидиса покачал головой.
— По-прежнему, я думаю. — он поерзал в своем кресле. — Если он так отчаянно сопротивляется, когда ему пытаются дать опиум, значит у него еще есть кое-какая силенка.
— Это происходит каждый раз?
Военный министр кивнул. Царица поднялась со стула и решительно подошла к двери спальни.
— Евгенидис! — рявкнула она, как заправский фельдфебель.
Гален оглянулся, намереваясь отправить ее прочь, но фигура на кровати замерла. Евгенидис приоткрыл глаза, моргая в недоумении. Люди вокруг кровати немного расслабились.
— Прекрати вести себя как лошадиная задница и выпей настойку, — приказала она.
Евгенидис сглотнул и вздрогнул, когда горькая жидкость потекла по пищеводу. Гален взял его за руку.
— Моя царица? — неуверенно прошептал Евгенидис, мысли которого все еще путались.
— А теперь спи, — приказала Эддис.
Евгенидис, послушный своей царице и опиуму, закрыл глаза.
— Подействовало, — удовлетворенно сказал министр, когда она вернулась в библиотеку, чтобы сесть рядом с ним.
— Подождем, что скажет Гален, — ответила царица, чувствуя себя неловко, но она терпеливо сидела на стуле, и не собиралась возвращаться к ожидавшему ее министру торговли.
К ее удивлению, появившийся в дверях врач был доволен результатами ее вмешательства.
— Он узнал вас, хотя не признавал никого. Возвращайтесь, когда сможете.
* * *
Утром Эддис сидела у постели Евгенидиса, ожидая его пробуждения. Она спросила Галена о синяках под глазами, и он ответил, что эти черные пятна являются старой кровью, скопившейся под кожей после удара по голове. Она тоже предполагала удар в лицо, но не понимала, почему нос не был сломан, если кровоизлияние оказалось таким сильным. Гален объяснил, что кровотечение началось от удара в лоб, после чего кровь просочилась в глазницы. Он предупредил, что синяки исчезнут не раньше, чем через несколько недель. С темными кругами под глазами лицо Евгенидиса казалось еще тоньше, а кожа бледнее.
Она сидела и смотрела, как он спит, вспоминая, как часто раньше видела его с синяками. Он часто получал их в драках с двоюродными братьями. Они дразнили его за его имя и становились все злее по мере того, как возрастал к нему интерес его деда. У Евгенидиса был острый язык, иногда опережающий его мысли, и его ответные насмешки зачастую были более болезненными и меткими, чем усилия всех братьев вместе. Чаще всего их споры заканчивались шишками и синяками.
После смерти матери Евгенидис не стал долго ждать, чтобы сообщить отцу о своем намерении стать Вором Эддиса. Его отец, еще не залечивший рану после потери жены, был в ярости. Евгенидис бесстрашно воевал с отцом, и оба они изливали свою скорбь и гнев в присутствии всего двора. Кузены и кузины, боготворившие военного министра, усилили свои нападки на Евгенидиса, и их взаимная неприязнь росла, пока Евгенидис не перебрался из общей спальни мальчиков в единственное свободное во дворце помещение — комнату, смежную с редко используемой дворцовой библиотекой.