— Даже если бы у тебя было больше времени, Гален все равно не позволил бы.
— Это правда, — согласилась царица. — И он всегда подслушивает, чтобы убедиться, что я не расстраиваю тебя. Держу пари, что он и сейчас приник ухом к двери, — прошептала она и получила в ответ редкую улыбку.
Она откинулась назад, стащила с головы тонкую золотую диадему и запустила пальцы в густые курчавые волосы.
— Иногда мне кажется, что я уже тридцатилетняя старуха, — сказала она. — Все вокруг мучают меня разными вопросами с момента, когда я открываю глаза и до той минуты, когда я засыпаю у себя в комнате. Когда Ксанта будит меня утром, она первым делом спрашивает, что я хочу на завтрак. А я мечтаю, чтобы она просто молча поставила передо мной поднос. Тогда одним решением в день стало бы меньше.
Он не спросил, какие именно решения так заботят ее. Она все равно не сказала бы.
— Увидимся через несколько дней, если я смогу. — Эддис наклонилась над постелью, чтобы поцеловать его в лоб. — Съешь что-нибудь, — сказала она и ушла.
* * *
В Аттолии царица внимательно выслушала доклад, направленный ее послом из Эддиса.
— Значит, лихорадка не убила его, — заметила она.
— Кажется, нет, Ваше Величество.
— Очень хорошо, — сказал она.
Ранняя осень уже пришла в горы, когда Евгенидис решил, что он достаточно насмотрелся на потолок и вылез из постели, чтобы выглянуть в окно. В переднем дворе на земле лежал иней. Гонец из армии ехал на горном пони, уже обросшем лохматой зимней шерстью. Евгенидис отвернулся и пошел к ожидавшему его креслу у камина. Он был обут в тапочки и завернут в теплое одеяло. Культяпка искалеченной руки перевязана чистыми бинтами. В повязке не было необходимости, рана зажила, но Евгенидис не хотел смотреть на нее, и держать руку на перевязи казалось самым простым решением.
Его левая рука, принявшая на себя функции правой, казалась неловкой и неуклюжей, хотя дед Евгенидис всегда настаивал, что необходимо развивать обе руки, чтобы они работали как взаимозаменяемые. Евгенидис добился, чтобы они работали одинаково хорошо с воровским инструментом, но завязывать ремешок левой рукой было слишком утомительно, и дед никогда не настаивал, чтобы он убирал волосы за правое ухо исключительно левой рукой. Теперь подтвердилась правота дедовых слов.
Евгенидис некоторое время смотрел на огонь, затем провел пальцами по волосам, отросшим достаточно, чтобы закрывать глаза, и обвел взглядом комнату. Книжный шкаф стоял на своем месте у камина, и порядок в нем не нарушался. Большая груда бумаг на столе была небрежно сдвинута в сторону. В центре кучи должен был лежать свиток, который он взялся переписывать незадолго до отправки в Аттолию. Если он и лежал там, его невозможно было разглядеть за рядами мисок, бинтов и пузырьков с отварами, оставленных Галеном и его помощниками. Рабочего кресла на месте не было. Его не перенесли в библиотеку, а поставили между изножьем кровати и очагом.