Обернувшись, он схватил со стола чернильницу и швырнул ее в створку шкафа, разбрызгав черные пятна по светлому дереву и стене. Черные брызги усеяли простыни его постели.
В наступившей после вспышки ярости тишине раздался голос царицы.
— Халдей, — сказала она с порога. — Я узнала о вашем приезде.
Евгенидис пошатнулся и посмотрел на нее.
— Ты начала войну из-за меня, и ничего мне не сказала? — спросил он.
— Вы должны извинить меня, — сказала царица, обращаясь к халдею, словно ничего не слышала. — Я проспала, иначе встретила бы вас раньше.
— Мы действительно воюем с Аттолией? — Евгенидис требовал ответа.
— Да, — подтвердила царица.
— И Сунисом? — спросил Евгенидис.
— Почти, — согласилась Эддис.
— Как ты могла, приходя раз в неделю, болтать о погоде и ни словом не упомянуть войну?
Эддис вздохнула.
— Не хочешь ли сесть и прекратить кричать? — спросила она.
— Я не буду кричать. Но я не сяду. Возможно, я захочу бросить еще одну чернильницу. Это Гален приказал ничего не рассказывать мне?
— И он тоже, — призналась царица. — Но ты и сам ничем не интересовался, Евгенидис. Ты же не слепой и должен был видеть, что происходит вокруг тебя, но ты никогда не спрашивал.
Он вспомнил обо всем, что безразлично наблюдал в течение нескольких месяцев: армейские курьеры верхом на лошадях в переднем дворе, знакомые лица придворных, внезапно переставших появляться за ужином. Исчезнувшие из библиотеки карты, а так же пресс-папье к ним. Его царица была слишком занята, чтобы навещать его чаще раза в неделю, а он никогда не интересовался, почему.
— Погибшие… — он задохнулся на этом слове. — Кто был в том отряде?
— Степсис. — Евгенидис вздрогнул, но она перечисляла дальше. — Хлор, Соасис, — все их с царицей родственники, — капитан Креон и его солдаты.
— Ну, — он снова задохнулся. — Это объясняет то молчание за ужином. Что еще я пропустил? Что должно было быть сказано, но я не хотел знать? — спросил он.
— Не очень много. Военные действия между Эддисом и Аттолией были приостановлены на зимний период. Все остальное тебе уже рассказали. Халдей? — вежливо осведомилась царица. — Не могли бы вы нас извинить?
Халдей опустил голову и вышел без единого слова. После его ухода царица заняла его кресло. Она потерла лоб и сказала:
— Ужасно хочется есть. Я бросила Ксанту стоять посреди комнаты с завтраком на подносе, а вчера за ужином не ела совсем ничего. Я беспокоилась о тебе, — с укоризной произнесла она, — пока ты дулся на всех, сидя в холодном храме.
— Я не дулся, а размышлял.
— Дулся, ныл и жаловался.
— Ничего подобного, — сердито возразил Евгенидис.