Когда наконец пришли холода, Аттолия отозвала своих диверсантов, Сунис, проиграв битву за Иркей, увел свою армию, и Эддис наконец смог перевести дух. Измученные солдаты вернулись на отдых к своим семьям. Работа в железных рудниках кипела днем и ночью, здесь дробили руду и плавили железо, чтобы отлить пушки в дополнение к тем немногим, что были установлены над останками Иркейского леса. Дожди падали на сгоревшие леса и размывали горные склоны. Вода прорыла глубокие борозды в пологих склонах, потом стенки этих борозд обрушились, образовав канавы; канавы расползлись по всей поверхности склона и превратились в овраги, способные задержать продвижение любой армии, которая попытается подняться вверх к перевалу. По дну оврагов текли потоки красной грязи, так страшно напоминавшие кровь.
Дворец Эддиса снова заполнили бароны и офицеры в вышитых туниках. Яркие свечи, горящие во время официальных ужинов в Большом зале, освещали попытку возвращения к привычкам мирного времени.
Однажды зимой врач одного из военных госпиталей пришел на встречу с Евгенидисом. Во второй половине того же дня слуга принес записку для Эддис и она, отменив встречу с мастером литейного цеха, поднялась по лестнице на крышу дворца. Вдоль парапета, где в теплые дни прогуливались придворные, были проложены широкие дорожки, мощеные плиткой. Евгенидис сидел на парапете. Эддис подошла и остановилась в пяти футах от него. Она не хотела его испугать неожиданным появлением. Его ноги покачивались в пустоте на высоте четырех этажей над землей.
Он слегка повернул голову, достаточно, чтобы увидеть ее краем глаза.
— У меня за спиной еще кто-нибудь стоит? — спросил он. — Разве мне не разрешили сидеть на крыше в один прекрасный день?
— Сегодня день совсем не прекрасный, — быстро ответила Эддис. Было и в самом деле очень холодно, ветер швырялся пригоршнями снега. — Ты сидишь здесь больше часа, так что охрана начала нервничать.
Она опустилась на низкий камень рядом с ним.
— Ты слышала, что случилось? — спросил Евгенидис.
— Я слышала, что один из врачей госпиталя попросил тебя навестить его подопечных, и ты пошел с ним.
— Он отвел меня к раненым с ампутированными конечностями.
— О.
— Потому что пушечное ядро взорвалось прямо посреди роты пехотинцев, и потом врачи отрезали разбитые руки и ноги и зашили раны.
— Евгенидис…
— Потому что мы, конечно, не хотим, чтобы солдаты умирали от потери небольшой части тела.
Он смотрел вниз в долину. Перед ними возвышалась гора Гефестии, самая высокая в горном хребте с водохранилищем Хамиатеса на одном плече.