Через полмесяца поэт уехал домой в областной город. С наступлением перелёта птиц в сторону полудня уехал и профессор.
И остался старый сказитель один. Наедине со своими мыслями и настроением…
Прошлое лето было большой радостью в одинокой, ничем не приметной жизни Изгина. Он лелеял надежду на его повторение. Но не приезжал ни профессор, ни поэт. Говорили, что поэт уехал в Москву. Надолго.
Теперь Изгин целыми днями чинил лодку и сети, это занятие стало его повседневной радостью. Хоть старый Изгин, но он остался охотником и рыбаком. За свою долгую жизнь он хорошо изучил нрав залива.
Кто лучше всех в селении определяет течение? А оно изменчивое. Некоторые бригадиры прямо на рулевых вёслах делают маленькие царапины — отмечают дни большой и малой воды. А Изгина увези хоть куда, продержи его там сколько угодно времени, вернётся к родному заливу, взглянет на его лицо и скажет: сегодня третий день большой одинарной воды, через неделю будет двойная вода.
А знать воду ой как надо! В большую воду за сутки один длинный прилив и такой же длинный отлив. А в двойную — косы не успевают обнажиться, как тут же вновь заливаются приливной волной. На восточном побережье Сахалина рыбачут в двойную воду два раза, в большую — один. В переходный период между двумя водами первый отлив еле намечается. Но при расторопности можно сделать замёт. Иногда во время подходов сельди и в толчок притоняют большие уловы. Но кое-кто по неопытности «зевает» этот миг.
Как-то вышел Изгин на берег, взглянул на залив и заметил: через полчаса вода слегка отхлынет. Но никто и не собирался на рыбалку. Изгин торопливо направился к Латуну, бригадиру молодёжной бригады. Застал у него многих рыбаков. Собрались у бригадира и с самым беспечным видом о чём-то говорят. Латун гостеприимно поднялся навстречу старику и предложил стул. Старик прошёл мимо высокого неудобного стула, сел у стены на пол, накрест подогнув под себя ноги, хитро прищурив щёлки-глазки, сказал:
— Уже май месяц, а медведь всё ещё спит в берлоге. А осенью он удивится: «Что-то произошло в природе — лето на месяц стало короче».
Молодые рыбаки поняли намёк.
— Что вы говорите, дедушка! Толчок будет завтра, — уверенно сказал Латун.
— У человека есть слабость: когда он разучится делать своё дело, начинает поучать других. — Это сказал Залгин, редкий среди нивхов грубиян, не признающий разницы ни в возрасте, ни в положении. Товарищи не любили его за это, но держали в бригаде: работал как нартовая собака.
Вокруг раздалось: «Ш-ш-ш-ш». Это на Залгина. А Изгин надел потрёпанную оленью шапку и гордо вышел. Через час молодые рыбаки стояли на берегу — тянул слабый отлив. Рыбки, резвясь, выпрыгивали из воды и, сверкнув жирными брюшками, возвращались в родную стихию. Рыбаки оживлённо говорили о чём-то, резко жестикулировали. Всё это Изгин видел из окна своего дома. А поздно вечером, когда рыбаки вернулись с рыбалки, использовав только один отлив, мимо прошёл старик Изгин. Он шагал с независимым видом: руки заложены за спину, голова запрокинута, будто старая шапка вдруг настолько отяжелела, что оттягивала её назад.