И тут моя слабость проявилась как никогда. Передвигался я с величайшим трудом, ноги подкашивались. Падая ничком на пол, я несколько минут лежал в состоянии, граничащем с обмороком. И все же я продолжал с трудом идти вперед, каждую секунду опасаясь лишиться чувств посреди узких запутанных проходов между завалами клади — случись это, меня ждало одно — смерть. Наконец, собрав последние силы, я сделал рывок вперед и сильно ударился головой об острый угол какого-то обшитого железом ящика. Столкновение это оглушило меня всего на несколько секунд, но, к моему огорчению, я увидел, что сильнейшей качкой ящик сбросило прямо на проход и дальнейший путь оказался перекрыт. Как я ни старался, сдвинуть его не удалось ни на дюйм, так тесно он вклинился между соседними ящиками и корабельной утварью. Поэтому теперь мне, несмотря на слабость, предстояло либо бросить путеводную бечевку и попытаться найти другой путь, либо перелезть через преграду и продолжить путь с другой стороны. Первое представлялось мне слишком трудным, сопряженным со многими опасностями, от которых меня бросало в дрожь. В нынешнем ослабленном состоянии как тела, так и разума я, решившись на это, наверняка заблудился бы и умер жалкой смертью посреди мрачного, отвратительного лабиринта в трюме. Потому я не колеблясь собрал все оставшиеся силы и стал карабкаться на ящик.
Встав в полный рост, я увидел, что предстоящая задача была еще труднее, чем я думал. Узкий проход был тесно зажат между горами клади, которые при малейшем неосторожном движении могли обрушиться мне на голову. А если бы даже этого не случилось сейчас, путь мог быть окончательно перекрыт потом, когда мне надо будет возвращаться, если упадет еще что-нибудь и образует преграду, подобную той, перед которой я стоял. Сам ящик был высоким, неудобным, и на нем даже негде было ногу поставить. Тщетно старался я всеми возможными способами дотянуться до его верха, чтобы подтянуться на руках. Но оно и к лучшему, потому что, если бы я и дотянулся, мне бы наверняка не хватило сил справиться с поставленной задачей. Наконец, бросившись на ящик в отчаянной попытке сдвинуть его с места, я вдруг почувствовал, что на боковой его стороне что-то дребезжит. Я провел рукой по краю досок и обнаружил, что одна из них, очень большая, оторвалась от остальных. Орудуя перочинным ножом, который я, по счастью, захватил с собой, мне вскоре удалось ее оторвать, а потом, протиснувшись в образовавшееся отверстие, я, к величайшей радости, увидел, что на противоположной стороне досок нет, — другими словами, у ящика не было крышки, а я пробрался в него через дно. Затем я продолжил путь без особых трудностей и вскоре оказался у гвоздя. С трепещущим сердцем я встал в полный рост и осторожно надавил на крышку люка. Вопреки ожиданиям, та не поднялась, и я надавил сильнее, все еще боясь застать в каюте кого-то, кроме Августа. Как ни странно, крышка была неподвижна, и я ощутил беспокойство, потому что помнил: раньше ее можно было открыть очень легко. Я толкнул крышку — та не шелохнулась; я надавил на нее изо всех сил — та даже не приоткрылась; я обрушился на нее в ярости, в гневе, в отчаянии — та с легкостью выдержала мой напор, и по абсолютной неподвижности крышки стало понятно, что либо люк обнаружили и надежно забили гвоздями, либо сверху на него поставили что-то необычайно тяжелое и о том, чтобы сдвинуть его с места, не могло быть и речи.