Разговор этот происходил в вагоне поезда между станцией Лихой и Сталинградом. С верхней полки, свесив голову, смотрел на стариков белобрысый юноша в черной тужурке с якорями на золоченых пуговицах – ученик речного училища Леня Бобров. Он никак не мог сообразить, что это за странные старики и куда и зачем они едут. Расспрашивать их было бесполезно. На все вопросы старики отвечали замысловатыми шутками и вообще держали себя как заговорщики.
По некоторым признакам выходило так, что старики как будто едут на строительство Волго-Донского канала. Но на что они там нужны? Рассказывать сказки? Или приглядывать за младенцами? Похоже, что это были старые рыбаки. А может быть, они едут погостить к своим сыновьям или замужним дочкам. Так зачем же это скрывать?
В конце концов Лене надоело ломать голову над этой загадкой, и он решил действовать так же хитро, как и старики.
– На станции Кривая Музга, – сказал он небрежно, – отцепят наш вагон и подадут оттуда на Калач. Так что если вам, деды, ехать дальше – на Сталинград, то будьте готовы, – в Кривой Музге у вас пересадка.
– Это безусловно правильно! – сказал Игнатий Мусиевич.
– Что правильно?
– Что отцепят. Железнодорожное начальство безусловно знает, что ему полагается делать. Имеет инструкции.
– Значит, поедем мы с вами в Калач? – с наигранной беззаботностью сказал Леня.
– А что же, – заметил Петр Софронович, – и в Калаче и подале за Калачом люди неплохо живут.
– А вы что ж, дедушка, – спросил Леня, – бывали в том Калаче?
– Я скрозь бывал и горилку пивал и, как говорится, и по усам не текло и в рот не попадало.
– Ну и веселые деды! – сказал несколько даже льстиво Леня Бобров, – Сразу видно, к детям своим едете погостить.
– Наши дети – заводные сети, – ответил со вздохом Игнатий Мусиевич, – вот кто наши дети.
– Была такая стариннейшая солдатская песня, – добавил, в свою очередь, Петр Софронович. – Сам я ее пел, будучи в царской армии. «Солдатушки, бравы ребятушки, где же ваши сестры? Наши сестры – пики, сабли востры, вот где наши сестры!»
– Ну да, дело у вас рыбацкое, – сказал, подумав, Леня Бобров. – Ясно!
– Дело наше не рыбацкое, а цыганское. Вот ездим, ума набираемся. А наберемся – до своей хаты вернемся.
– Вернемся, это верно! – охотно согласился Петр Софронович. – Справим, что требуется, и айда до дому!
– А вы часом не из Темрюка? – спросил наугад Леня.
– До того Темрюка не дотянулась ще наша рука, – ответил Игнатий Мусиевич.
– Значит, без роду и племени, – сказал наконец в сердцах Леня.
– Нет. Мы роду рабочего, а племени – к работе охочего, – снова так же складно ответил Игнатий Мусиевич и этим ответом привел Леню Боброва в совершеннейшее расстройство.