Артемис по-прежнему молчала, и герцог, наконец, взглянув на нее, со вздохом проговорил:
— Я преследовал одного негодяя — возможно, того, кто убил моих родителей. Я думал, что наконец-то нашел его… — Он снова вздохнул и покачал головой. — Но у меня ничего не вышло. Я остался ни с чем — как и во все другие ночи, когда отправлялся на поиски. Я даже не смог приблизиться к нему настолько, чтобы узнать, действительно ли это тот самый человек.
Он резким движением сбросил рубашку, обнажив широкие плечи. «Сколько же раз он возвращался по ночам домой, потеряв то, что казалось путеводной нитью, ведущей к убийце его родителей?» — думала Артемис, глядя на него.
— Ни слова сочувствия? — Взяв с туалетного стола кувшин, он налил в таз воды для умывания.
— Разве какие-то мои слова что-нибудь изменят? — Она смотрела, как герцог умывался.
Стоя спиной к ней, он замер, наклонившись над тазом, и только вода капала с его подбородка.
— Как это понимать?
Поежившись в своем кресле, Артемис подобрала под себя ноги и краем шали накрыла голые лодыжки.
— Вы уже много лет занимаетесь поисками, тайно и в одиночку, и делаете это, не получая ни похвалы, ни осуждения. Вы сами выбрали это для себя, ваша светлость, и я сомневаюсь, что какие-либо мои слова повлияют на вас.
Он, наконец, пошевелился и, повернув голову, взглянул на нее.
— Не называй меня так.
— Как?
— Ваша светлость.
Артемис невольно вздрогнула, и почему-то от этих слов ей захотелось расплакаться. Он теперь… что-то значил для нее, — но все было ужасно сложно и становилось еще сложнее из-за его титула и всего, с ним связанного. Ох, она не переживет, если будет виновата в страданиях своей дорогой кузины. Пусть бы он лучше был другим человеком — каким-нибудь адвокатом или торговцем. Тогда он не интересовал бы Пенелопу, и они могли бы пожениться. Она вела бы его хозяйство и готовила бы для него… и тогда все было бы намного проще.
И тогда он принадлежал бы только ей одной.
Герцог молча повернулся к комоду, взял с него обрывок фланели, намылил его и, подняв руку, так что мускулы на спине весьма эффектно заиграли, потер бок и подмышку.
Потом, смочив фланель в тазу, он повторил ту же процедуру с другого бока. И только после этого, наконец, оглянулся на Артемис — как раз в тот момент, когда она опять поежилась.
Бросив фланель в таз и подойдя к камину, герцог поворошил угли, чтобы огонь разгорелся сильнее, потом, достав из гардероба бархатное покрывало, вернулся к Артемис.
— Нужно было сказать, что тебе холодно, — произнес он, с невероятной нежностью укутывая ее ноги.