На миг Зупак бросил на врача затравленный взгляд, как у испуганного кота; потом снова закрыл голову руками.
— Ильяз, ты не хочешь поздороваться с Франком?
Зупак не шелохнулся.
Фрёлик откашлялся.
— Ильяз, ты помнишь меня?
Никакого ответа.
— Я арестовал тебя шесть лет назад на бензозаправке. Я — тот полицейский, который говорил с тобой потом.
Никакого ответа.
— У тебя была подружка-норвежка по имени Элизабет. Я хотел поговорить с тобой о…
Он замолчал, потому что сидящая на корточках фигура пошевелилась. Зупак забился в угол.
Фрёлик и врач снова переглянулись. Фрёлик сказал:
— Элизабет Фаремо, Юнни Фаремо, Видар Балло, Йим Ройнстад… — Он помолчал, откашлялся и продолжил: — У меня есть фотография Элизабет Фаремо. Хочешь на нее взглянуть?
Никакого ответа.
Фрёлик и врач снова переглянулись.
— М-да, наверное, не слишком удачная затея, — проговорил Фрёлик.
Фредди Рамнес покачал головой. Достал из кармана своей объемной куртки пластиковую пол-литровую бутылку кока-колы и поставил на стол.
— Пока, Ильяз! — сказал он, направляясь к двери.
Они молча шли назад по тому же самому коридору.
— Если мне суждено умереть, пока я работаю здесь, — произнес Фредди Рамнес голосом, дрожащим от гнева, — я бы хотел, чтобы на моем надгробном камне написали, что меня убила норвежская пенитенциарная система. Те, кто наделен правом решать, предоставили мне счастливую возможность выбора: либо привязывать его ремнями, либо каждый вечер накачивать лекарствами, чтобы он не покончил с собой.
— Перед моим приходом вы накачали его лекарствами?
— Естественно.
— Значит, он ничего не помнит?
— Нет. После лекарств он спокоен, но совершенно равнодушен ко всему, что ему говорят. По словам специалистов, примерно такое же действие оказывает лоботомия.
— Что с ним такое?
Фредди Рамнес прошел вперед еще несколько метров. Выпустив пар, он постепенно успокаивался и старался вернуть утраченное хладнокровие.
— Будь я специалистом по психиатрии, я бы, может, вам и ответил. Сейчас я могу помочь ему только одним: подать заявление на его перевод в психиатрическую клинику. Я без конца подаю такие заявления, но мне отвечают отказами. В конце концов, у нас ведь тоже специфическое заведение, верно? — Рамнес поморщился.
Фрёлик не нашелся с ответом.
— Насчет его диагноза я не уверен, — чуть мягче продолжал Рамнес. — В любом случае название болезней — всего лишь ярлыки. Расстройство личности, маниакально-депрессивный психоз, шизофрения — у него может оказаться все что угодно, целый букет. Циники называют то, что с ним происходит, тюремным психозом.