Лейтенант Эберхард затянул «Лили Марлен», остальные охотно подхватили. Фельдфебель Эрих Краусс посмотрел на Брауна и поднял бокал в знак приветствия. Петер кивнул. Настойчивость подчиненного его раздражала: Эрих весь вечер не спускал с него глаз. На последнем куплете Эберхард встал. Он хотел сказать тост, но в итоге просто опустошил бокал и поперхнулся, однако настроение у него не испортилось.
— Что-что, а вино французы делать умеют!
Унтер-офицер Фукс поморщился. Он был из тех, кто охотно участвует во всех «особых операциях», и Браун боялся его как чумы.
— Зато вояки из них неважные!
— Рано радоваться! Поговорим, когда в стране не останется ни одного их проклятого маки!
— Давайте хоть на сегодняшний вечер забудем о войне, правда, герр обер-лейтенант? Фукс, ты проштрафился!
— Только этого не хватало!
Несмотря на всю браваду, участники застолья испытывали своего рода ностальгию. Все, кроме Фукса, который жил войной, мечтали об увольнительной. Ходили слухи, будто союзники активнее бомбят их родную землю, и в сердцах солдат, занимавших оккупированные территории, поселился страх. В настоящее время их семьи уже не были в безопасности. И самое худшее, что могло с ними произойти, — это, бесспорно, утрата уверенности в победе. Победные коммюнике звучали все более лживо. О том, что в Советском Союзе ситуация сложилась катастрофическая, уже знал самый последний ефрейтор. Войска рейха потерпели поражение под Сталинградом, не говоря уже о битве под Курском летом 1943 года, когда наступление немецких войск было полностью остановлено. Вопреки пропаганде, сомнение начало свою подрывную работу. В то время как генералитет хвалился победами на восточном фронте, в рядах офицеров и младшего состава распространялась информация совсем иного толка. Даже речи фюрера, когда-то вдохновлявшие всю страну, уже не могли побороть всеобщий скепсис, и только немногие упрямцы продолжали провозглашать неотвратимую победу Третьего рейха.
Брауну донесли, что ряд офицеров, близких к штабу, осмелились озвучить «свои тревоги». Стало известно, будто и некоторые высшие армейские чины начинают критиковать слишком безрассудную политику фюрера. Петера Брауна эти новости радовали, однако он опасался хаоса, который мог вспыхнуть в любой момент.
В области надбровных дуг начало покалывать, словно иголочками. То был верный признак близкой мигрени. Браун встал и подошел к окну. Сквозь туман можно было различить очертания горного хребта. Самая высокая вершина возвышалась над остальными словно указующий перст. Очень скоро Гийом проснется и через несколько часов будет со своими подопечными там, высоко в горах…