— Как вы думаете, она могла все это время втайне посещать Гектора, говоря супругу, что на самом деле проходит терапию?
Эштон сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.
— Мне неприятно думать, что я мог не заметить настолько прямолинейного сценария. Но эта версия объясняет их одновременное исчезновение после…
— А этот самый Гектор, — резко перебил его Гурни, — за кого вы его принимали?
Эштон поморщился.
— Как профессиональный психиатр мог так ужасно ошибиться в человеке, которого наблюдал ежедневно в течение целых трех лет? Ответ печально прост: я был ослеплен своей одержимостью достичь цели, которая казалась мне единственно значимой.
— Что это была за цель?
— Выучить и воспитать Гектора Флореса, — сказал Эштон, скривившись так, словно почувствовал горечь во рту. — Эта удивительная метаморфоза превращения его из садовника в человека универсальных познаний должна была стать темой моей новой книги — о примате просвещения над наследственной и культурной предрасположенностью.
— А после этого, — произнес Гурни с большим сарказмом, чем рассчитывал, — вы собирались написать вторую книгу, которая бы оспаривала аргументацию первой?
Эштон медленно улыбнулся.
— Смотрю, Мэриан не пожалела подробностей.
— Да, и я как раз хотел одну из них у вас уточнить. Насчет Карла Мюллера. Вы в курсе, что он нездоров?
— Как врач я его не наблюдал, так что нет.
— А как сосед?
— Что именно вы хотите знать?
— Если простым языком, то мне интересно, до какой степени он не в себе.
Эштон снова улыбнулся.
— Насколько можно судить по слухам, он вообще не в контакте с реальностью. Во всяком случае, с реальностью половозрелого человека.
— Этот вывод основан на рассказах о его любви к игрушечным паровозикам?
— Есть важный вопрос, которым нужно задаваться всякий раз, когда сталкиваешься с неуместным поведением:
«В каком возрасте такое поведение было бы уместным?»
— Не улавливаю вашу мысль.
— Поведение Карла уместно для мальчишки предпубертатного возраста. Следовательно, можно предположить, что он регрессировал в состояние психики, которое было ему присуще, когда он чувствовал себя счастливым и в безопасности. Я бы сказал, что это регресс конкретно в период, когда его не волновали ни женщины, ни секс и, следовательно, когда измены для него не существовало как понятия.
— То есть вы думаете, что он как-то узнал об измене жены с Флоресом, и это его травмировало?
— Это возможно, если у него изначально была не слишком устойчивая психика. И это вполне объясняет его поведение сейчас.
В небе успели возникнуть облака, которые теперь постепенно затягивали солнце. В патио сразу стало прохладно, но Эштон как будто этого не заметил. Гурни засунул руки в карманы.