Теперь наш путь лежал на север. Пастернак жил неподалеку от главного вокзала Кельна на Вайденгассе. Пока мы добрались до этого тихого переулка, уже совсем стемнело. В бархатно-черном небе зажглись мириады ярких звезд. Теплый вечерний воздух наполняло благоухание цветов. В окнах небольших домиков, которыми была застроена улочка, горел мягкий свет. Слышалась негромкая музыка, смех. Жители отдыхали, играли с детьми, ужинали.
Привычно оставив машину подальше, мы, пройдя по безлюдной улице, остановились перед изящной калиткой, за которой в глубине двора высилось темное здание. Ни один огонек не оживлял мрачный фасад. Ни один звук не доносился из-за каменных стен. Сашка тихонько взяла меня за руку и шепнула:
– Что-то меня опять колбасить начинает. Я за этот день столько ужасов насмотрелась, сколько за всю жизнь не видела.
Я успокаивающе сжал ее горячие пальцы.
– Соберись, девочка. Мне тоже не нравится это место. Сейчас проверим, есть ли кто в доме.
Я надавил на кнопку звонка. В тишине было слышно, как в доме прозвучал мелодичный гонг. Никакого движения. Немного подождав, я снова позвонил. На этот раз подольше. Ничего не изменилось. Громада дома все так же безмолвно темнела перед нами.
На всякий случай, я достал телефон и набрал номер Пастернака. Слушая безответные гудки в трубке, я уже повернулся, собираясь возвращаться к машине, как вдруг Сашка потянула меня обратно.
– Тихо! Слушай!
Я опустил мобильник и прислушался.
Из мрака еле слышно доносилась знакомая мелодия. Я сразу узнал задорную одесскую песенку «Как на Дерибасовской»:
Оц тоц перевертоц,
Бабушка здорова,
Оц тоц перевертоц,
Кушает компот…
Этот развеселый припев звучал синхронно с гудками в моей трубке. Не выключая телефон, я открыл калитку и осторожно пошел к зданию. Сашка, боясь отстать, уцепилась сзади за ремень и следовала за мной по пятам, поминутно утыкаясь в спину.
…Оц тоц перевертоц,
И мечтает снова,
Оц тоц перевертоц,
Пережить налет.
Было действительно жутко слушать легкомысленный мотивчик, шагая в кромешной тьме к зловещему дому. Наконец, мы поднялись на высокое крыльцо. Входная дверь была не закрыта на замок и при легком нажатии отворилась. Я, пользуясь экраном телефона, как фонариком, вошел внутрь. Песенка звучала где-то совсем рядом. С трудом разглядев при слабом свете у стены торшер, я включил его.
Сотовый Пастернака лежал на журнальном столике, стоящем перед угловым кожаным диваном на котором в огромной луже засохшей крови скрючился сам хозяин дома. Я нажал клавишу на своем телефоне, и эта неуместная здесь песенка, наконец, умолкла. После осмотра тела стало ясно, что Пастернака убили давно, скорее всего, вскоре после того, как мы расстались в интернет-кафе. Ему одним точным ударом перерезали горло. Профессиональная работа. Выходило, что неизвестный убийца из России сначала побывал здесь, поговорил с Пастернаком и на прощанье полоснул его ножом по горлу. Маленький человечек не отличался безумством храбрых и, конечно, сразу выложил все, что знал. Затем убийца навестил Хичкока, чтобы узнать от него, куда увезли Никасю. Наркоторговец, правда, оказался крепким орешком. С ним пришлось изрядно повозиться, но с помощью топора ответы на все вопросы были получены. Безголовый албанец явно просто попал под раздачу. Оказался не в то время не в том месте. О Кункеле убийце мог сообщить Пастернак. Возникал вопрос: откуда убийца узнал о самом Пастернаке?