– Сколько вам лет? – спросил Пеерсен. Казалось, ему на время пришлось забыть о соболезнованиях.
– Тридцать два.
– А сколько было Маллаби? – вопрос снова прозвучал небрежно, как едва имеющий отношение к делу. – Не скажете ли, на сколько лет он был старше вас?
Сазерленд и Пеерсен видели паспорт и знали это. Возраст погибшего запоминается почему-то особенно легко. Только Эвери, «брат» покойного, понятия не имел, сколько тому было лет от роду.
– На двенадцать, – рискнул предположить он. – Моему брату было сорок четыре.
Черт, зачем он сделал разницу в возрасте такой большой?
Пеерсен удивленно вскинул брови.
– Как, всего сорок четыре? Значит, с паспортом тоже что-то не так. – Пеерсен повернулся к Сазерленду, ткнул сигарой в дверь, располагавшуюся в дальнем конце его кабинета, и сказал с таким довольным видом, словно ему только что удалось разрешить старый спор между друзьями: – Теперь вы понимаете, почему у меня возникли проблемы с опознанием?
Сазерленд, напротив, выглядел очень разозленным.
– Было бы хорошо, если бы мистер Эвери все-таки взглянул на тело, – сказал Пеерсен. – Тогда у нас появится хоть какая-то уверенность.
Сазерленд взял инициативу в свои руки:
– Послушайте, инспектор Пеерсен. Личность мистера Маллаби установлена по его паспорту. Министерство иностранных дел в Лондоне подтвердило, что мистер Эвери указан в заявлении мистера Маллаби в качестве ближайшего родственника. Вы сами только что заявили, что в обстоятельствах его гибели нет ничего подозрительного. Так что теперь общепринятая процедура предусматривает передачу вами его личных вещей на хранение мне до тех пор, пока все формальности в Соединенном Королевстве не будут улажены. А мистеру Эвери должно быть дано разрешение забрать тело покойного брата.
Пеерсена, кажется, такой вариант вполне устраивал. Он вынул остатки личных бумаг Тейлора из металлического ящика своего стола и положил их к письмам в папке перед собой. Потом он кому-то позвонил и переговорил по-фински. Через несколько минут дежурный принес старый кожаный чемодан с инвентарным списком, который Сазерленд подписал. Пока все это происходило, ни Эвери, ни Сазерленд не обменялись с инспектором ни словом.
Затем Пеерсен проводил их до самого выхода на улицу. Сазерленд настоял на том, что чемодан и папку с бумагами должен нести только он сам. Они подошли к машине. Эвери ожидал, что Сазерленд заговорит, но тот продолжал молчать. Они ехали около десяти минут. Городские улицы были освещены тускло. Эвери заметил, что дорогу в обоих направлениях посыпали каким-то химикатом. В центре и по обочинам все еще лежал снег. Он почему-то подумал о верховой прогулке по зимнему парку, хотя никогда в жизни не делал ничего подобного. Неоновые уличные фонари отбрасывали тусклый, болезненный желтый свет, который становился все более скудным по мере наступления темноты. Эвери лишь иногда обращал внимание на какой-нибудь необычный дом с островерхой крышей, на звон попавшегося навстречу трамвая или на белую меховую шапку патрульного полицейского.