– Почему? – удивилась я.
– Потому что сейчас продукты генетически измененные.
Соседи жгли листья, задымляли весь простор до самого горизонта. Я задыхалась, кашляла и осторожно спрашивала:
– А что, нельзя вывозить?
– Не ссы в муку, – посоветовал хозяин. – Пыль пойдет…
Я поняла, что вывозить они не хотят. Надо нанимать грузовик, а это дорого.
Мои соседи любили компании, жрали водку, скандалили и даже дрались. Я догадалась, что хозяин – тот самый браток, которому задолжал мой прошлый сосед.
Наши собаки ругались через забор. Выкрикивали друг другу оскорбления, грызли забор в пароксизме ненависти. Однажды браток вышел с пистолетом и стрельнул моему Фоме в лапу. Фома взвыл человеческим голосом.
– Вы что? – оторопела я. – Что вы себе позволяете…
– Не ссы в муку, – мрачно сказал хозяин. – Пыль пойдет…
Я поняла, что лучше не связываться.
Приехал ветеринар и вытащил пулю из собачьей ноги. Кость оказалась цела.
Где ты, Ванька, Иван Петрович, похожий на колобка? Черт с ним, с забором. Пусть стоит как хочет, лишь бы был покой. Тишина.
Враги мои, зачем вы покинули меня?
Я скучала по своим врагам. Оказывается, враги необходимы, как микробы. В стерильной среде живое не живет.
* * *
Мой отец умер.
Позвонила Танька в десять часов утра и сказала:
– Случилось непоправимое.
Я спросила:
– Когда?
Она ответила:
– В пять утра.
– А почему ты звонишь мне в десять?
– Я хотела, чтобы ты выспалась.
Танька не отсекла меня как прежде, а пожалела. Для того, чтобы встретить такое известие, нужны силы.
* * *
Прощались в ритуальном зале крематория.
Отец лежал с закрытыми глазами с шелковым платком вокруг шеи. Он любил шейные платки вместо галстуков.
Главным в его лице были глаза – ярко-синие, хрустальные. А сейчас они были закрыты, казались маленькими, глубоко посаженными.
– Это не он… – воскликнула Танька, растерянно оглядываясь. – Не он…
На меня напал ступор, полное ощущение бессмысленности происходящего. Я боялась, что это будет заметно окружающим.
Я не плакала и понимала, что это неприлично.
Танька тоже не плакала. Она ходила вокруг гроба и ощупывала его руками. Гроб был деревянный, жесткий. Танька ужасалась, что отцу в нем будет неудобно. Хотя почему «будет». Уже неудобно.
* * *
Поминки прошли весело, если можно так сказать. Стол оказался невиданным по изобилию и по изысканности. Стояла вся еда, существующая в мире, включая черную икру, миноги, угря и жареных поросят.
Я не узнавала Таньку. Она потратила сумму с четырьмя нулями, не меньше.
Гости были голодные, ели вдохновенно. Поминали со светлой печалью.
Не было пустых формальных слов, не было похоронных штампов типа «от нас ушел…», «мы навсегда сохраним»…