Сурово нахмурив брови, попыхивая папироской, Степан Федорович сердито спросил:
— Ты что же это, Добрыня Никитич, на отца кричишь? Разве так положено, а?
— А ты не говори под горячую руку, — засмеялся Никита, подступая к нему, и потянулся за папиросой. — Ладно, папа, не сердись. Ты скажи лучше, как я работал. Хорошо ли отковал?
Степан Федорович неторопливо, с затаенной гордостью промолвил:
— Что тебе сказать, Никита? Видно, скоро нам с тобой соревноваться придется…
Они стояли рядом, Добровы — большой и малый, — очень похожие друг на друга, и спокойно курили.
Сдав испытания по производственной практике, мы принялись за теоретические предметы. Каждый день, возвращаясь из школы и проходя мимо заводоуправления, мы задерживались перед раскрытыми окнами партийного комитета и тихонько окликали Сергея Петровича. Если он находился в кабинете, то появлялся в окне, а кто-нибудь из нас — чаще всего Лена — рапортовал:
— Химию сдали, Сергей Петрович. Дима, Санька и я — на «отлично», Иван и Никита — на «хорошо».
Или:
— По математике Дима, Никита и Санька — на «отлично», я — на «хорошо», у Ивана «удочка».
Сергей Петрович улыбался и кивал нам головой:
— Молодцы! Идите отдыхайте теперь…
Но вот последний предмет — физика — был сдан, и сразу стало пусто, до неловкости легко на душе. Мы почувствовали, что не знаем, куда себя девать. Пришла пора разъезжаться на отдых.
Сначала провожали Саньку и Сергея Петровича в Москву. Мы с трудом скрывали свою зависть к Саньке, которому выпало счастье увидеть столицу. Нам как-то даже не хотелось отпускать его от себя. Плотной кучкой стояли мы на каменной платформе станции, слушали беспокойную перекличку паровозных гудков, поглядывали на стальные ниточки рельсов, уходивших в сумеречную мглу, на красный глазок семафора вдали. Вот глазок мигнул и позеленел. Ударили в колокол.
С этим же поездом Лена уезжала к себе на родину. Она потянула меня за рукав, отвела в сторонку и торопливым шепотом спросила:
— Ты мне будешь писать письма?
— А куда?
— Это неважно. Просто мне. Пиши и складывай. И я также буду писать тебе. А когда встретимся, то обменяемся. Будешь?
— Буду, — зачем-то согласился я.
Сергей Петрович в распахнутом плаще широким шагом спешил по платформе, на ходу пряча билеты в бумажник и еще издали кричал нам:
— Берите вещи! Прощайтесь!
Громыхая и отдуваясь, пронесся паровоз, замелькали вагоны, раздался скрип тормозов. Санька, прощаясь, поспешно сжал мою ладонь и вскочил на подножку вагона.
— Запоминай все хорошенько, — наказал ему Никита, — приедешь, расскажешь!
Паровоз дал гудок, и поезд медленно тронулся. Лена высунулась в окно, что-то прокричала нам и стала махать рукой. Последний вагон канул в темноту. Красные огоньки его долго маняще трепетали перед глазами, постепенно уменьшаясь.