Так и тянуло кинуться вслед за поездом и бежать до самой Москвы!
Через два дня собрались на Волгу и мы трое: Иван, Никита и я.
Чугунов перед отъездом выдал нам ордера, мы выкупили на отпускные деньги белые рубашки «апаш», темно-синие суконные брюки с грубоватым ворсом и сандалии. Нарядившись, мы внешне стали похожими друг на друга, подобно членам какой-то одной команды.
Степан Федорович — отец Никиты — поощрительно сказал нам на прощанье:
— Это вы ловко придумали, чижики, что вместе решили ехать. Отдыхайте там, загорайте, купайтесь… — Окуриваясь дымом папиросы, щурясь, он с оттенком сожаления обратился к сыну: — Без тебя, видно, сынок, придется переезжать в новый-то дом. Вернешься, направляйся прямо туда. Наша квартира ты знаешь где — на третьем этаже, угловая, с балконом…
— Погоди распределять-то, — сомнительно и беззлобно усмехнулась мать. — Третий год собираешься переселяться — и все ни с места…
— Переедем, — спокойно отозвался Степан Федорович, — в этом году обязательно переедем. — Повернувшись к Ивану, поинтересовался: — И ты тоже с ними едешь, Ваня?
— Нет, я к себе. Нам только половину пути вместе… Ох, и отосплюсь я, дядя Степан! Сколько здесь живу, ни разу не поспал вдоволь. То гвалт поднимут, то Санька среди ночи на скрипке пиликать начнет. Дома я в амбаре сплю, темно, тихо, как на дне озера…
Уезжали мы рано, с первым дежурным поездом. Нас провожал только комендант общежития Чугунов.
— Уезжаете, значит? — спросил он, глядя на чисто выметенную платформу под ногами. — Ну, счастливо. Теперь в общежитии действительно, как в монастыре, будет глухо и пусто…
1
Сутки мы плыли на пароходе втроем, время проводили на верхней палубе. Здесь было чисто и светло. Пассажиры медленно прохаживались или сидели в скрипучих плетеных креслах, рассматривая в бинокли бесконечно тянувшиеся ломаные линии берегов: высокие седловины, украшенные купами вековых деревьев; заливные луга, отороченные на обрывах кустами тальника; желтые глинистые откосы, изрытые круглыми норами ласточкиных гнезд, напоминающие разрезанный ноздреватый сыр.
Мы гуляли по палубе не торопясь, с такой важностью, как будто были владельцами самой лучшей каюты в первом классе. Только Никита изредка одергивал Ивана, глазевшего в окна кают:
— Перестань подглядывать! Слышишь!?
Пароход шел по середине реки, тащил за собой белый шлейф пены, бугрил, колыхал отполированную тишиной гладь. Высокие водяные валы катились к берегам, заплескивались на песчаные отмели и подбрасывали прикованные цепями рыбачьи лодки.
Я пожалел, что с нами не было Лены. Как была бы счастлива она от такой солнечной широты, от раздолья, от ветра, который, казалось, протекал сквозь грудь светлыми струями!..