Сарин распахнула глаза, поморгала, передвинула мольберт и стул к колонне в углу, уселась и продолжила водить кистью по холсту.
Йадон застонал.
— Я не это… А, Доми все подери! На тебя не стоит и силы тратить.
Король развернулся, протопал к трону и велел секретарю объявлять первое дело: ссору между двумя дворянами по поводу собственности.
Эйш повис рядом с мольбертом и прошептал:
— Я уж думал, что он велит выставить вас из зала, госпожа.
Сарин с довольной улыбкой покачала головой.
— Йадон очень вспыльчив, и его легко разозлить. Чем больше доказательств моей безмозглости, тем реже он станет отдавать мне приказы. Он уже убедился, что все равно я пойму не так и только попорчу ему нервы.
— Я начинаю недоумевать, как он вообще сумел занять трон, — заметил сеон.
— Хороший вопрос. Возможно, мы его недооцениваем. Из него получился плохой король, но он явно был отличным коммерсантом. Для него я — лишняя статья расхода. Он получил договор, так что во мне нет дальнейшей нужды.
— Вы не убедили меня, госпожа. Он недостаточно дальновиден, чтобы удержать трон надолго.
— Подозреваю, что он его скоро потеряет. Сдается мне, что джьерн прибыл в Каи с целью этому посодействовать.
— Разумный довод. — Эйш подлетел к картине и некоторое время рассматривал хромые линии и размытые пятна. — У вас начинает получаться.
— Не утешай меня.
— Нет, правда, ваше высочество. В начале вашего увлечения живописью пять лет назад мне ни разу не удалось разобрать то, что вы пытались запечатлеть.
— И что же здесь нарисовано?
Эйш задумался.
— Ваза с фруктами? — с надеждой спросил он.
Сарин разочарованно вздохнула — обычно ей удавалась любая затея, но секреты живописи так и остались для нее тайной. Поначалу ее настолько поразило полное отсутствие таланта, что принцесса продолжала попытки из чистого упрямства. Тем не менее техника изображения отказывалась подчиниться ее королевской воле. Сарин стала мастером политических интриг, несомненным лидером в любом начинании и без труда справлялась с джиндоской математикой, но так и осталась скверной художницей. Хотя неудачи не остановили принцессу: она не зря славилась упорством.
— В один прекрасный день меня посетит озарение, Эйш. Я представляю себе прекрасные картины и обязательно научусь переносить их на холст!
— Без сомнения, госпожа.
Сарин улыбнулась.
— До тех пор придется делать вид, что я обучалась у мастера свордийского абстракционизма.
— Ах да. Открытая вами школа творческого ненаправления. Очень хорошо, госпожа.
В зал вошли двое человек, вызванных для разбора тяжбы. Сарин с трудом отличала одного от другого: на обоих поверх ярких пышных рубашек со сборками красовались модные жилеты и свободно сидящие широкие брюки. Ее интерес вызвал третий мужчина, сопровождаемый солдатом дворцовой гвардии. Он был непримечательным светловолосым человеком эйонских кровей, одетым в простую коричневую рубаху. Становилось очевидно, что уже давно он не ел досыта, и Сарин не могла отвести взгляд от его глаз, такая в них застыла отчаянная безнадежность.