Да, все шло хорошо до последней недели, когда был убит Валет. А на него Крапленый имел виды… Что Вева и Фуфырь попали в уголовку, его не сильно волновало — о нем они не знали. Обстоятельства гибели Валета его насторожили, правда, не настолько, чтобы можно было метать икру от предчувствия беды.
Но смерть Щуки выбила из колеи напрочь. Налет на квартиру профессора Арбенина он планировал сам, по наводке Кривого, который знал всех жирных “карасей”[16] в городе наперечет, и был абсолютно уверен в благополучном исходе дела. Даже не принял необходимых в таких случаях мер предосторожности, не поставив стрём — дело верняк, лишние люди ни к чему, делиться пришлось бы только со Щукой, а Гоге — шиш, крохи, глаза замазать. Для Кривого, узнай тот о краже, у него была готова отмазка — не знаю кто, не ведаю, наверное, залетный[17]. Поверит, нет — да и хрен с ним, поди докажи.
И вот теперь, когда все так обернулось, придется держать ответ перед всей компанией. “Кто-то нас “пасет”… Кто?” — внутренне холодея, думал Крапленый. Дело приобретало нежелательный оборот, и выхода из этой ситуации он не видел…
— Профессора позвали? — спросил Крапленый у Кривого, остывая.
— Да. Должен быть с минуты на минуту, — ответил тот, зыркнув на Крапленого исподлобья; взгляд его был востер и пытлив.
“Чует, старое падло, нескладуху… — понял Крапленый, но виду не подал, лишь насупился. — Ничего, прорвемся…”
— “Хвост” не притащит? — посмотрел прямо в колючие глаза Кривого.
— Ну ты скажешь… Это же Профессор, — отвел взгляд Кривой и хохотнул с ехидцей.
— Чего ржешь? Смотри, а то зароют нас легавые по самое некуда. Тогда и посмеешься.
— Не психуй, все в ажуре. За ним на веревочке гребут Шуня и Чемодан. Доставят в целости и сохранности.
— Надеюсь, не сюда.
— Нет, “малину” им знать ни к чему.
— Лады. Маркиза, водки! И шамовку.
Высокая черноволосая женщина, когда-то красивая и стройная, а теперь с мешками под глазами, двойным подбородком и здоровенным бюстом, не спеша накрыла на стол. Все дружно накинулись на еду, не забывая время от времени наполнять тусклые захватанные рюмки граненого стекла ледяной “Столичной”. Маркиза от мужчин не отставала, разве что водку пила по-иному, не в опрокид, а врастяжку, смакуя.
— Сходи, Маркиза, еще за одним пузырем, — попросил небритый и обрюзгший с глубокого похмелья Зуб.
— Хватит, — отрезал Крапленый. — Мы сюда не на пьянку собрались. Похавали — и будя…
В это время раздался условный стук, и вскоре в комнату вошел седой тощий старикашка в старомодных круглых очках.
— Привет честной компании! — задребезжал он тонким надтреснутым тенорком, широко улыбаясь фиксатым ртом.