“Куды пойти? — тоскливо размышлял Михлюшка, чувствуя, что его начинает клонить в сон. — На чердак бани можно, там опилки насыпаны и трубы теплые. Ды-к, залезу-то как? Лестницу кто-то умыкнул… Худо… А может, к ним?” — оживился, вспомнив старика и толстяка.
Приятели в конце августа присмотрели на городской окраине брошенную развалюху, где и расположились на зиму.
“Уж они-то не откажут… — думал с надеждой Михлюшка, покидая отогревший его подъезд. — Ребята хорошие…”
Непогода разыгралась не на шутку. Небо будто прохудилось, и сквозь невидимые во тьме дыры обрушивались на землю тяжелые снежные заряды. Михлюшка, которому ветер дул в спину, семенил бодро, спешил: только теперь он почувствовал, как здорово проголодался.
На взгорке ему вдруг почудилось, что земля вздыбилась, ушла из-под ног. Он упал, затем сгоряча встал на четвереньки и пополз вперед, оставляя глубокую борозду в снегу. И только когда в груди полыхнуло пламя и сердце рванулось наружу так, что, казалось, затрещали ребра, Михлюшка понял — на ноги ему не подняться. Он покорился нестерпимой боли и лег на правый бок, подтянув колени к животу. Совсем рядом светилось крохотное оконце невзрачной хибарки, которая приютила старика с толстяком. Меркнущими глазами Михлюшка вглядывался в желтое пятнышко окна — и улыбался. Оттуда, из трепещущей жаркой глубины, робко ступил в метельную темень босоногий мальчик с круглой, как одуванчик, русой головкой. Он недоверчиво, исподлобья смотрел на Михлюшку.
— Сынок! Вот я и дома. Приехал… Погодь, сейчас вста…
* * *
— Н-намело… т-туды ее!.. — Толстяк пытался застегнуть ватник, который был явно маловат для его брюха.
Он стоял возле своего жилища и недовольно щурился от яркого солнца. Рядом кряхтел старик, расчищая дорожку к поленнице.
— Т-ты глянь! — потянул его за рукав толстяк. — Нет, ты посмотри! Опять заявился. Вот я т-тебя!
Старик разогнулся с хрустом и приставил ладонь к глазам. Неподалеку от них, возле забора, рылся в сугробе одноглазый пес. В ответ па окрик толстяка он только злобно заурчал.
— П-поганец… — Толстяк забрал из рук старика лопату и решительно двинулся к одноглазому бродяге. — Ей-ей, пришибу…
Причина такого недружелюбного отношения к псу у толстяка была веская — два дня назад тот стащил копченые бараньи ребра, которые толстяку всучили в качестве платы за разгрузку фургона с продуктами.
Пес нехотя отступил, скаля зубы и рыча.
— Иди… иди сюда! — вдруг всполошенно позвал своего приятеля толстяк: он наконец увидел, что так усердно выкапывал из-под снега пее.
— Михлюшка?! — старик отшатнулся в испуге.