Егор Зыкин собрался поохотиться на косолапого. Этим летом на Колыме их была прорва. С июня горела тайга в Якутии и Хабаровском крае, и, изгнанные из своих угодий всепожирающей стихией, медведи едва не стадами преодолевали горные перевалы и прочесывали в поисках пищи долины рек, богатые на ягоды и дичь.
Но в природе все отмерено и взвешено. Накормить досыта такую ораву даже богатейшие охотничьи угодья Колымы не могли. Напуганные нашествием хищников, поднялись на горные пастбища лоси, откочевали из тайги в тундру стада северных оленей-дикарей. В истоптанных медведями брусничниках и смородинниках не могли найти пропитания пернатые. Приветливая осенняя тайга оскудела, стала для зверья мачехой.
Оголодавшие медведи начали рыскать по поселкам. Кое-где забирались в кладовые, а то и домашнюю живность таскали. Притом беспрепятственно — охотиться на них было строго запрещено. По ночам редко кто отваживался выходить на улицу: неровен час, столкнешься с медведем — быть беде. Едва белая северная ночь сгущала тени, как умолкало терпеливое собачье племя. А это означало, что таежные хозяева вышли из зарослей в поселок на прокорм. Даже самые злые псы-волкодавы забивались от страха в такие узкие щели, что по утрам хозяевам приходилось вытаскивать их оттуда.
Егору это медвежье нашествие принесло большие неприятности. Его жена работала в детском садике ночным сторожем. На Крайнем Севере с работой для женщин туго, больше мужики в цене. Поэтому место сторожихи с довольно скромной зарплатой было для семьи Зыкиных манной небесной, тем более что садик располагался напротив барака, где они квартировали. Однажды среди ночи Егор проснулся от воплей, которые и мертвого бы подняли. Кричала жена — это он сообразил сразу. И причину ее испуга понял. Схватил двустволку, патронташ и как был в исподнем, так и выскочил во двор.
Картина, которую Егор увидел, в другое время и при других обстоятельствах ничего, кроме смеха, у него не вызвала бы. Жена с обезумевшими глазами карабкалась на телефонный столб, а внизу стоял огромный бурый медведь и пытался достать ее лапой. Столб был новенький, хорошо окоренный, а потому скользкий, и супруга Егора помалу съезжала вниз. Но, как только медведь дотягивался до ее ног, обутых в старые полусапожки, она с невероятной прытью забиралась почти до фарфоровых чашек-изоляторов.
Егор долго раздумывать не стал — прицелился моментом и всадил зверю под левую лопатку два жакана. Медведь все же отбежал от столба метров на пять, но глаз у старого таежника был верен, прицел точен, и косолапый брякнулся на дорогу, где вскоре и затих. Обеспамятевшую жену Егору пришлось снимать с помощью соседей. На расспросы она не отвечала — не могла.