Мельком взглянув на оранжевый солнечный осколок, который выглянул через щербинку между сопками, охотник заторопился — нужно было засветло позаботиться о ночлеге. По колымским меркам, мороз был небольшой — градусов тридцать-тридцать пять. Но и при таком, сравнительно несильном морозе, когда ты остался без крова, главное — запастись достаточным количеством топлива.
Когда на небольшой каменной площадке у подножия сопки заполыхал огромный костер и охотник, донельзя уставший, свалился прямо в снег у кучи сушин, было уже совсем темно. Поужинал сытно — продуктов в рюкзаке было немного, но экономить на еде в тайге было опасно: мороз незаметно, исподволь поглощал энергию, и истощенный недоеданием организм сдавал. Начиналось головокружение, затем пропадало желание двигаться, и, наконец, приходил бездонной глубины сон, который увлекал в небытие.
Испив почти полный котелок круто заваренного чая, охотник принялся устраиваться на ночлег: разбросал горящие угли и головешки и улегся прямо в центре черного круга, на горячем. словно русская печка, каменном ложе. Уснул мгновенно под треск и шипение толстых лесин, которыми обложился со всех сторон — тепло, и поутру не нужно тратить время, чтобы разжечь новый костер. Бревна горели медленно, неярким красноватым пламенем и постепенно осыпались серыми чешуйками угольков, внутри которых долго таился живчик угасающего огня.
Следующий день мало чем отличался от предыдущего. Но ночью мороз придавил за полсотни градусов. Разреженный воздух гудел, вибрировал при каждом выдохе, отталкивался от тонких лиственничных стволов глухим, долго не смолкающим эхом.
В эту ночь охотник так и не смог уснуть — леденящий холод заползал под влажную от пота одежду. К утру озноб измотал его вконец, к тому же сломанная нога распухла так, что казалось, вот-вот разорвет унт. Глухая неутихающая боль постепенно растекалась по всему телу. Не дожидаясь рассвета, он вскипятил чай, выпил вприкуску с остатками карамели, которая каким-то чудом завалялась в кармашке рюкзака, и снова пустился в дорогу.
Идти с каждым шагом становилось все труднее: ближе к устью реки снега выпало больше, чем в верховьях, и больная нога то и дело утыкалась в сугробы: иногда охотник валился и жадно глотал сухой снег, чтобы потушить огонь, сжигавший его изнутри. Он торопился, понимая, что еще одна такая ночь без крыши над головой — и мороз его доконает.
Охотничье зимовье нашел с трудом — давно не приходилось бывать в этой речной излучине. Уже приближаясь к избушке, спугнул рябчика, который шумно вспорхнул из кустарника и уселся на дерево метрах в двадцати от него. Мигом сдернул с плеч мелкашку; щелчок затвора, патрон… Патроны, где патроны?! Привязанный к поясу кожаный кошель-патронташ, в котором он хранил боеприпасы, исчез! Ярость захлестнула охотника. Не чувствуя боли, грохнул кулаком по стволу лиственницы и, швырнув ставшую ненужной винтовку в сугроб, свалился без сил на землю. Он даже не пытался припомнить, где мог потерять патронташ, — искать его было бессмысленно, все равно что иголку в стогу сена, да еще в таком состоянии… Бездумно уставившись на руки и не пытаясь их согреть, долго сидел неподвижно, устало опустив плечи. Наконец, почувствовав, что начинает зябнуть, охотник выругался — незло, а больше по привычке, — разыскал оружие и ползком забрался на крутой берег, где в зарослях виднелся зарывшийся по крохотное окошко в снег домик.