Несмотря на отца, пьяницу и дегенерата, не хочет Марина нормальную жизнь видеть, – кричала она батюшке в лицо. – Я не хочу измышлений, но это явно ваша пропаганда. Ваша и ничья иная.
А то, что отец Дмитрий хотел взять над ней опекунство, ибо отец Марины, кроме побоев, ничего не давал дочери, Алла Ивановна считала не меньшим злом для ребенка. О чем, не сдержавшись, вылила полным ушатом на него. И добавила сейчас.
Нет, подумалось, отцу Дмитрию, едва ли у нее есть дочь. Алла Ивановна была немолода, чуть за сорок, но то старание, с коим она пыталась вырвать Маринку из поселка, те чувства, что пыталась испытывать к ней тремя годами ранее, пытаясь заменить ей мать, живую или умершую, неважно, – все это говорило о глубоком душевном одиночестве «мымры».
– Последнее дело, когда попы в школу лезут, – резко продолжила она, никак не успокаиваясь. Уже и сотрудник ФСБ смотрел на нее с явным раздражением; закончив говорить, он хотел подойти к батюшке, да монолог Аллы Ивановны не давал. – Последнее. Хорошо, наш пансион частный, мы от программы нашего сдвинутого на религии государства не зависим. А то бы ведь ввели нам эти «Основы православия», эту пятиминутку ненависти, понесли бы грязь в чистые души. Вы ведь только тому и рады.
– Да, мы только тому и рады, – четко ответил отец Дмитрий. – Помимо вашего мнения ученикам небезынтересно и мнение Церкви. А час в неделю, это не так много.
Только тут он заметил странное в ее словах. «Наш пансион» – так вот, значит, с кем он имел дело все это время. Он усмехнулся даже. Менее всего Алла Ивановна походила на учительницу. Может она директор или завуч этого пансиона. У него в школе была такая завуч – тоже злая, как невесть кто, и жутко несдержанная, он только и запомнил ее фамилию – Петянкина. И ор в коридоре школы на еще одного ученика, попавшегося на беготне по коридору, на позабытом дома пионерском галстуке, – «голову бы ты лучше забыл дома, а не символ, идиот», – на отсутствие значка с юным дедушкой Лениным…. Последнее как раз про него. Он был во времена Петянкиной октябренком, сейчас даже странно это представить. Такой резкий переход из верования в веру. Или закономерно? Наверное, психологи составив подробный портрет отца Дмитрия, пришли к мысли, что быть может, именно завуч сыграла не последнюю роль в его перемене.
– С первого же класса? И для детей татар, евреев, калмыков тоже? Они чем перед вами провинились?
– Вы же вроде против религии вообще. Или для детей этих народов вы решили сделать исключение? – он никак не мог сдержать себя и продолжал этот разговор.