– Ни в коем случае! – почти выкрикнул Пашков, позабыв о протоколе. – Вы нужны нам здесь и сейчас. Вы забыли о своем долге. И о том, – немедленно добавил премьер, – скольких вы потеряли в Чечне. При штурме села Комсомольское. Да в той же Абхазии, под теми же Мели… или для вас порог в сто человек является принципиальным?
Корнеев не шелохнулся. Повисла неприятная пауза. Председатель правительства умел находить больные места и бить по ним со всей силой.
Президент, наконец, спохватился. Оторвался от камеры и поднялся. Следом, задвигав стульями, поднялись и остальные члены Совбеза.
– Владимир Алексеевич, – произнес он. – Я не принимаю вашего прошения. Более того, – чуть повысив тон, продолжил президент, – как Верховный главнокомандующий, я требую, чтобы вы остались.
Корнеев склонил голову. Внутри что-то оборвалось. Он вспомнил директиву по Крыму и медленно произнес:
– Да, Денис Андреевич. Я вас понял, я подчиняюсь вашему приказу.
– Денис Андреевич, – напомнил о себе премьер не дав появиться паузе. – Слово за вами. Что вы скажете о проведении силовой операции одновременно на всех кладбищах страны?
Связь зарябила и погасла. Корнеев встал и молча вышел из конференц-зала, по дороге разрывая шпаргалку на все более мелкие клочки.
24.
В церковь отец Дмитрий пришел как обычно, за час до утрени, с дурной головой, после бесконечных ночных кошмаров, смешавшихся с вечерней явью; одно плавно перетекло в другое.
Потихоньку стал подтягиваться народ, к семи часам в храме оказалось более сотни человек, а люди все подходили и подходили. Матушка оказалась права: послушать сегодняшнюю проповедь придут все, кто считает себя воцерковленным человеком, да еще и сверх того, кто специально поднялся узнать новости из первых уст. Единственным источником информации, волей-неволей, оказался отец Дмитрий. Отсутствие новостей в газетах и по телевизору только нагнетало и без того нервозную обстановку.
А обстановка, и в самом деле, была тревожная. Незадолго до утрени, отец Дмитрий, сколько ни искал, не мог найти милиционера, дежурившего в эту ночь вместе со сторожем у кладбищенских ворот. Сам сторож, заспанный и всклокоченный, заявил только, что «ночью опять пацанье гуляло», что до отсутствия приданного ему в усиление милиционера, то он заметил оное, когда его растолкал батюшка.
Меж тем, пора было начинать, но отец Дмитрий вынужден был еще раз обойти кладбище в поисках пропавшего. Не нашел, но обнаружил куда более неприятное – вскрытые могилы. Еще семнадцать штук.
Он хотел снять в ризнице кобуру, с которой матушка отправила его – строго обязательно – в церковь. Надев стихарь, он уже хотел расстегнуть ремни, но неожиданно передумал. Наглядная агитация, жутковатая, но от этого только более действенная. И вот в таком виде, при полном облачении, в парчовом ораре, расшитым золотом, в багровеющих поручах – и с кобурой, в которой матово поблескивал вороненой сталью Макаров, отец Дмитрий вышел на амвон.