– Ты в порядке? – спросил Кристиан, когда они отъехали. – Ты очень бледная.
– Ничего подобного. Он не хотел ехать.
– Я его понимаю.
– Нет, Кристиан, я не шучу. Мне пришлось буквально отрывать его от Эгги. Такое впечатление, что он больше хотел быть с ней, чем со мной.
Кристиан обогнал едущую впереди машину:
– Не говори ерунды. Возможно, он просто устал или еще что-нибудь.
– Нет. – Рут смотрела в окно и пыталась уразуметь, что она только что видела. – Нет, тут что-то большее. Неправильное.
– Нельзя получить все, Рут. Ты не можешь оставлять их на всю неделю и одновременно хотеть, чтобы они не привязывались к няньке. Радоваться надо, что они так сильно ее любят. Только вспомни про Марка и Сьюзен, у которых нянька сажала Поппи на восемь часов перед телевизором и кормила шоколадной пастой. По крайней мере, мы знаем, что Эгги отлично выполняет свою работу.
Рут взглянула на пристегнутых к детским креслам ребятишек, затем на мелькающие мимо грязные улицы Лондона. Останови машину, хотелось ей крикнуть. Похоже, мы не доберемся благополучно до места. Воздух вокруг них вибрировал, и все казалось болезненно хрупким.
Дело дошло уже до того, что Агата пугалась, когда Хэл был не с ней. И не только потому, что она боялась, как бы с ним чего не случилось. Она боялась за себя. Она узнала это возвращение к постоянной тревоге, которая сопровождала большую часть ее детства. Когда Дональдсоны уехали на ферму, Агата пошла в комнату Хэла и села рядом с его кроваткой. Прижала лицо к холодным деревянным брусьям, чтобы иметь возможность вдыхать его запах, но этого было недостаточно. Она вытащила одеяло и подушку из кроватки, положила голову на его мягкую подушку и накрылась с головой. Но даже Хэл не мог остановить ее воспоминания.
– Только потрогай, – сказал Гарри. – Ты только потрогай, больше ничего не надо делать.
Но, разумеется, это была ложь. В один прекрасный день прикосновения оказалось недостаточно. В конце концов он заполнил ее всю целиком. Она была уверена, что он прошел через все ее органы. Он был слишком большой. У него все было большим, от губ до пальцев и брюха. Иногда он забывался, и тогда ей казалось, что он выпускает из нее воздух, как из лопнувшего воздушного шарика. И что она обязательно умрет.
Вечерами она сидела вместе с родителями и сестрой и мысленно приказывала заметить, что с ней не все в порядке. Но никто никогда не отвлекался от собственной персоны. И тогда она начала придумывать истории, как ей станет лучше. Гарри умирал много-много раз. Его смерти были насильственными и болезненными, но никогда их не причиняла Агата или кто-либо из членов ее семьи. Затем начинала постепенно вымирать ее семья, не так насильственно и не так болезненно, зато с пафосом и сожалениями. Агата сказала учительнице, что ее отец болен лейкемией и жить ему осталось всего несколько недель. И эта самая учительница отвела Луизу в сторону и сказала, что она очень ей сочувствует. По реакции Луизы учительница поняла, что та ничего не знает, и тогда они повели ее в учительскую и вызвали мать. Та поспешно приехала, но тоже не подтвердила слова Агаты. Школьный психолог попыталась отыскать истоки этого вранья, но ее вопросы были настолько стандартны, что Агата смогла ответить на них, не раскрыв ничего существенного.