После того как к середине сезона я проиграл четыре схватки подряд, мой показатель составил 4:6. Тогда-то тренер Браун и решил заменить меня Уэйдом, для того чтобы укрепить команду, хотя я по-прежнему выигрывал у Уэйда еженедельные схватки за право представлять колледж.
Мне не понравилось, что тренер сначала ввел свою систему отбора, а потом перестал ей следовать. Тренер установил правила игры, а потом отбросил их для того, чтобы вместо меня на соревнованиях выступал Уэйд.
В довершение всего нашу команду оштрафовали за то, что мы не выставляли борцов в тяжелых весовых категориях. У нас просто не было борцов-тяжеловесов. Наша команда была дерьмо-дерьмом, и я не принял объяснения, сводившиеся к мантре «для блага команды». Команда меня более не интересовала. Конечно, другие члены команды приносили баллы команде на турнирах, но в той мере, в какой это касалось меня, борьба была индивидуальным видом спорта. В схватке сходились я и мой противник. И это было единственным, что меня интересовало.
Вместо того чтобы поговорить с тренером Брауном, я напрямую обратился к директору, который велел тренеру вернуть меня в состав университетской команды. Так что неловкая ситуация возникла отчасти по моей вине. Мне следовало сначала поговорить с Брауном, поскольку он был хорошим тренером. Он вынес решение, с которым я был не согласен, но ничего с этим поделать было нельзя.
По крайней мере, на первый взгляд.
Но когда я оглядываюсь на прошлое, я думаю, что причиной, побудившей меня обратиться сначала к директору, было, в сущности, то, что душой я уже покинул Эшленд. Мне никогда не было хорошо в Орегоне. Я хотел вырваться оттуда, и если для того, чтобы вырваться из Орегона, нужен был скандал, я был готов его спровоцировать.
Я начал пропускать занятия. Я влез в драку на уроке физкультуры и, отвесив одному парню подзатыльник, сломал себе руку. Из этого происшествия я извлек единственный урок: никогда больше никого не бить по затылку; затылок жесткий. Поскольку рука у меня была в гипсе, я провалил экзамен по машинописи. Потом гипс мне надоел, и я сорвал его. Рука срослась неправильно.
Я не мог дождаться отъезда из Орегона, но до истечения срока моего условного освобождения вернуться в Пало-Альто я не мог. Казалось, что ожидание конца этого срока существенно замедлило течение времени. В любом случае у меня было ощущение того, что вследствие моего ареста и моего условного освобождения на поруки я был дочиста обобран. К этому добавлялись проблемы в команде борцов, сломанная рука и острое нежелание жить под одной крышей с любовником матери.