– Вас не отправляли в эвакуацию?
– Когда началась массовая эвакуация, мама хотела уехать. Комната у нас была маленькая, длинная, узкая, 16 метров с одним окном. У меня в памяти остались две корзинки с крышками и чемодан. Это было все наше добро. И вот эти корзинки и чемодан появлялись по-моему раза три. Появлялись – и исчезали. Появлялись – и исчезали. Мама никак не могла решиться уехать. И в конце концов решила, что мы никуда не поедем. Останемся здесь – будь что будет.
– Вы потом жалели, что не уехали?
– Никогда не жалели, мы ведь выжили.
– Бомбежки и обстрелы хорошо помните?
– Лучше всего помню чувство страха. Когда начинался обстрел, мы бежали в бомбоубежище. Из подворотни наискосок надо было пробежать под градом осколков. Это было очень страшно. В бомбоубежище на Васильевском мы проводили целые часы, это был наш второй дом, у каждого там было свое место, мы туда кукол брали, игрушки. Папа как дружинник ходил на чердак и сбрасывал оттуда зажигалки. Когда бомба попала в зоосад и ранило слона, папа меня специально притащил на крышу, и я слышала этот ужасный рев. Я этот рев до сих пор помню. И помню, как горели Бадаевские склады – это я тоже с папой с крыши видела. Было такое впечатление, что горит весь город. Сплошной огонь. Там были запасы сахара, сахар таял, вытекал, и эти сахарные дорожки горели. Наш Тучков переулок упирается в набережную Макарова, в костел Святой Екатерины попала огромная бомба, но, к счастью, она не разорвалась. Несколько лет лежала там, пока ее не обезвредили.
– Как ваш день проходил?
– Я не лежала. Мы не до такой степени были обессилены. Три рабочие карточки и детская – это что-то давало. Мама на заводе покупала столярный клей, и мы из него делали студень. Мама пешком с Васильевского до Пряжки ходила, потом мы переехали на Мойку, ей уже близко до работы было. Мама работала телефонисткой, и однажды в помещение, где она сидела, попал снаряд. Ее сильно контузило, и несколько месяцев она ничего не слышала, а потом слух как-то вернулся. А тетка моя однажды пошла на свидание к мужу, его часть стояла где-то в черте города. И домой не вернулась. Ну что можно было подумать? Или съели, или погибла. А оказалось, что по пути домой началась тревога, тетка с какой-то женщиной заскочили в подворотню и их там засыпало. Тетя Маня думала, что пришел конец, но потом почувствовала, что может шевелиться. Они как-то выбрались их этих завалов, она переночевала у этой женщины и пришла только на следующий день. После этого у тетки появился дикий страх бомбежек и обстрелов. Когда мы переехали жить к ним, она в любое время дня и ночи хватала меня в охапку и тащила в бомбоубежище – слава богу, оно было прямо под лестницей. А мама сначала ходила в бомбоубежище, а потом сказала: «Не пойду больше». Сестра тоже не ходила. Только я с тетей Маней.