— Федул, еще из довоенных беспризорников и во время оккупации активно работал на ялтинское подполье. Командование партизанским движением представляло его к боевым наградам. От которых он уклонялся, так как это не по его понятиям, вот и стал идейным вором. — Рассказал мне дед и туманно намекнул. — Мог бы быть и законником, но подлости не хватило.
У всех нас появилась немалая уверенность в себе и в своих друзьях, которых всё чаще называли портовскими и признавали их исключительное положение среди местной босоты. Чего мы, кстати, не добивались, а так получилось по жизненной истине: сначала ты работаешь на авторитет, потом он работает на тебя. Много важнее, было то как наше теперешнее положение воспринимают в органах правосудие и это являлось наше проблемой. Единственной.
Когда приехали Дима с Костей, мы опять стали работать много, но не в пример предыдущей пахоте — интересно.
Курортный сезон 1962 года закончился буднично — ни прокуратуры, ни свадьбы, ни стройки. Однако мене удивил целый водопад обрушившихся на меня Почетных грамот и благодарностей — от профкома порта, спорткомитета Крыма, от председателя общества «Динамо». И венцом всего, стала грамота от директора Ялтинского порта, как победителю социалистического соревнования молодых строителей коммунизма. Вот так и не иначе.
Это было интересно — ведь все эти организации не могли не знать об интересе ко мне органов правосудия. Я начал понимать, что стал маленькой фигурой, запертой пешкой, на шахматной доске городского политеса. И то, что я попал в сферу интересов больших дядей, принесет мне только убытки. Так оно и было — с Францией я пролетел. Хорошо хоть Маркиза не задели эти пертурбации и он отправился на турнир тренером юношеской сборной спортивного общества «Динамо».
Поздравления, награждения… Все это было ярко и волнительно, но казалось мне не таким уж важным для правильного пацана, так сказать. Все, кроме пошива в ателье моего первого костюма, который обошелся в целых сто сорок пять целковых. Очень приличная сумма. Костюм строили, в лучшем ателье у лучшего закройщика, для торжественного собрания коллектива Ялтинского порта. На котором Кэп обязал меня всенепременно присутствовать и не в рваном тельнике, как заметил он.
Но и это было событием, скорее, с точки зрения Елизаветы Николаевны — бабы-тетушки Лизы, ну и моей тетушки-сестрички Ларисы. Чаечки, как я ее называл. Эта угловатая, но уже красивая четырнадцатилетняя девица, обещала дорасти до ослепительной красавицы, в самое ближайшее время и мне приходилось отгонять от нее ухажеров много старше ее возрастом.