– Куда дале пойдём? – шёпотом спросила она.
– Пса можно спросить, – ответил варяг. – Дай что-нибудь, что отцу твоему принадлежало, пусть нюхает.
– Он и без этого, по одному слову моему, батюшку станет искать, – с гордостью ответила Крапива. – Это Волчок, пёс его. Он с ним и в Данию ездил. Батюшка его на руках с корабля нёс, вепрем на охоте распоротого.
– Добро, – сказал Страхиня и потрепал Волчка по ушам. – Ну что, сыщешь нам боярина?
Свирепый кобель улыбался во всю пасть, вилял не только пушистым хвостом, но всем задом, и ластился к нему, как щенок.
Тут Страхиня нашёл руку Крапивы на своём плече и накрыл её ладонью, и девушка поняла, что для него вчерашнее тоже кое-что значило. Чувство близости и доверия было удивительно полным, и она спросила, не сомневаясь, что он ответит:
– А зачем тебе батюшка мой? Что за дело пытаешь?
Страхиня легонько сжал её руку своей. И отпустил. И сказал, поднимаясь:
– Умойся пока. Сейчас коней выведу, ехать пора.
И скрылся за дверью конюшни, где кормились и отдыхали Игреня с Шорошкой, а Крапива осталась сидеть на крыльце, чуть не плача от внезапной обиды. И на кой ей понадобилось вчера его обнимать!..
– Да это же Харальд!.. Побратим мой, Рагнарович, княжич датский… Неужто вправду живой?
– Вестимо, живой. Но умрёт, если мы ему не поможем.
Голоса казались знакомыми. Они настырно бились в сознание, тормошили, не давали окончательно раствориться в блаженном беспамятстве. Там, куда они звали, его ждали боль, холод и душевная мука. Ему туда не хотелось.
– Шубой кто-то прикрыл… Эй, кто тут с ним, выходи!..
– Он не выйдет, Искра. Тот человек далеко. Я его тоже чувствую, но слабее.
Лодка закачалась сильнее и, хлюпая днищем, наползла на пологий скат берега. Харальд почувствовал прикосновения рук. Опять ему не давали покоя…
– Я под мышки возьму, а ты за ноги поднимай… Сдюжишь?
– Смотри, надсядешься, у самого нога ещё не прошла!
– Ты бы о моей ноге поминала, пока сюда добирались. А то чуть не хворостиной гнала.
– Так ведь не зря гнала-то…
Они разговаривали, точно старые друзья. Девичий голос тоже был определённо знакомым, Харальд попытался вспомнить имя, но память зачем-то подсовывала лишь видение тонкого смуглого тела, распластавшегося на холодном полу. Ещё там была срезанная верёвка. И низка крупных бус, красных с прозрачно-жёлтыми пополам, то ли на шее чьей-то, то ли на руке…
– В лодку-то его положили, а сюда, смотри, он сам причаливал. Не верёвка запуталась, узел крепкий завязан!
– Вот и я говорю, оживёт твой побратим. Сила в нём есть, её только подтолкнуть надо немножко.