— Здесь люди, — позвал Ольхова Иван Шугаев, высветивший фонариком вход в подвал.
В довольно просторном подвале, превращенном в жилую комнату, лежали и сидели человек двенадцать немцев. В основном женщины и дети. Савелий Грач осветил фонариком закутки, продолжая держать автомат наготове.
— Здесь нет военных, — сказала одна из женщин. — Оружия тоже нет.
По-русски она говорила неплохо, хотя и с сильным акцентом.
— Свет с улицы не виден? — спросил лейтенант.
— Нет. Под потолком единственное окно, и оно плотно зашторено.
Оказалось, что жители разрушенного дома живут здесь дней пять. В подвале хоть и не очень холодно, но сыро. Дети простужены, кашляют. Вскипятить чаю или сухого молока сложно. Керосин кончился, а разжечь огонь в маленькой печке опасно. Едва появляется дым, сразу начинают стрелять.
В подвале пахло плесенью, чем-то прогорклым, но эти запахи перебивал хорошо знакомый всем солдатам гнилостный дух разлагающейся плоти.
Женщина рассказала, что, когда в дом угодила бомба, не меньше пятидесяти человек остались под развалинами. Часть трупов удалось извлечь и похоронить, а затем в городе начались бои, и дальнейшие поиски прекратили. Слишком опасно вылезать наверх.
— Вы хорошо говорите по-русски, — сказал Савелий Грач. — Жили в России?
— Нет. Когда началась война, на некоторых предприятиях открыли курсы русского языка. Я оказалась способной ученицей.
— Ну как же управлять оккупированной страной, не зная ее языка! — иронично заметил старший лейтенант.
Женщине было лет тридцать. В аккуратных брюках, свитере, она была довольно миловидна.
— Мне нечего вам ответить, господин офицер, — пожала она плечами. — Наше правительство столько всего натворило, а расплачиваться приходится нам. У нас есть немного кофе. Можем вас угостить.
— Спасибо, не надо.
Хотя в подвале было довольно темно, при свете двух свечей Савелий хорошо различал стройную фигуру женщины и аккуратно зачесанные назад волосы.
Минуты на три повисла тишина. Разведчики прислушивались к тому, что происходит на улице. Обитатели убежища молчали. Обстрел понемногу стихал, лишь обменивались короткими очередями наши и немецкие пулеметы. К женщине подошла девочка лет десяти, видимо, ее дочь, и прижалась к матери.
— Не бойся, русские солдаты не такие страшные, как их рисуют на плакатах.
Вряд ли девочка понимала русский язык. Сказано было для русского офицера.
— Вам нечего бояться. С женщинами и детьми мы не воюем.
Отчего-то запершило в горле. Может, оттого, что Савелий отвык на войне от общения с женщинами.
Какие-то короткие встречи и мимолетные связи были, но это случалось не часто и длилось недолго.