Когда она назвала его по имени, Змиулан даже приосанился. На его челе замерцал богатый венец, на груди и запястьях появились дивные украшения.
– Да, я царь змей. И любитель красивых женщин. Против меня мало какая устоит, ибо я и хорош собой, и ласков, и богатство дарю той, что полюбит меня и родит от меня ребенка.
– Но ведь твои дети рождаются лишь для того, чтобы воевать с Перуном? Ха, что-то давно я не слышала о подобном, чтобы твои порождения не выступали против Громовержца небесного. Или сила твоя любовная иссякла? – дерзко хохотнула чародейка.
Вообще-то, смешного было мало. Та любовь к женщинам, которой гордился Змиулан, несла его возлюбленным не только радость и богатство, но и смерть. Зачинали-то от царя змеиного смертные бабы легко, жили с ним в любви и согласии, но потом родами все и помирали. Ибо ни одна не выживет после того, как родит огненного змея. Причем змеи были обычно трехглавые, а то и двенадцатиглавые, какие потом разлетались по свету, неся разорение и огонь, осмеливались нападать даже на Перуна, а тот раз за разом убивал их, разя молниями. В древности, как легенды гласили, находились даже отчаянные смельчаки, рубившие гадам головы и получавшие за то особую милость от подателя побед Громовержца; выходили против огненных змеев и чародеи, заколдовывали, заставляли замереть навечно, камнями и даже горами их придавливали. Но в последние годы о таком мало кто на Руси слышал. То ли сильнее почитали Перуна и тот вознесся слишком высоко и стал столь силен, что мог вмиг погубить порождение Змиулана, то ли люди разогнали их, то ли красавицы уже не верили пригожему Змиулану. А может, и впрямь плодородных сил у него поубавилось?
Вот об этом и спросила красеня из дупла ведьма.
– Не твое дело! – огрызнулся Змиулан. – Но вот что я тебе скажу, кудесница: чужую сильную веру стали многие принимать, а к чему это ведет, ты и сама поймешь, если не совсем глупа.
У Малфриды вмиг исчезла улыбка. Лицо стало злым.
– Значит, и ты христиан побаиваешься? Забился тут в дупло, живешь в глуши. Нет бы пойти в селища, в веси дальние да породить столько змеев, чтобы они пожгли огнем христиан поганых!
– Моими детьми хочешь победу над их Богом выложить? – почти по-змеиному зашипел Змиулан. – А что же сама их не трогаешь? В тебе ведь еще горячая кровь, хоть и холодом лютым порой веешь. Что же ты хочешь от меня, холоднокровного змея? Или не научили тебя, что азарт и раж Ярила только смертным дает? А я что? Мне и тут хорошо – тепло и сыро. Что еще пожелать можно?
Сумерки уже почти сгустились, но ведьма с ее острым зрением неожиданно заметила, что Змиулан стареет прямо на глазах. Лицо его стало не просто унылым, но и пошло морщинами, в глазах появилась некая накопленная за века усталость. И от этого Малфриде сделалось грустно. Она перевела разговор на то, зачем сюда пришла: спросила про Жерь, о том, сможет ли Змиулан покинуть свое дупло, чтобы проводить ведьму к Жери?