Фон Вальде повернул голову и окинул взглядом всю ее фигуру.
– Почему ты так уставился на меня, милый Рудольф? – не без некоторого смущения спросила она.
– Я только хотел убедиться в том, насколько ты способна к такой роли.
– Всегда насмешка там, где я ищу сочувствия, – возразила баронесса, усиленно стараясь придать своему голосу мягкий печальный тон. – Не каждый обладает, – вздохнула она, – твоим завидным равнодушием. У нас, бедных женщин, существуют нервы, заставляющие вдвойне чувствовать всякое волнение. Если бы ты видел меня сегодня утром, в каком состоянии я была…
– Вот как?
– У меня случились ужасные неприятности. А во всем виновата эта несносная мисс Мертенс.
– Она тебя обидела?
– Какое выражение, милейший Рудольф! Как могла обидеть меня особа ее положения? Она меня страшно разозлила.
– Я вижу, к своему огромному удовольствию, что ты не так-то легко покоряешься своему игу.
– Мне пришлось в последнее время выносить так много от этой ужасной особы, – продолжала баронесса, как бы не замечая слов своего кузена. – Мои материнские обязанности для меня священны, а поэтому я считаю необходимым присутствовать на уроках. К сожалению, я убедилась, что познания мисс Мертенс очень ограничены, а ее взгляды на жизнь вовсе не таковы, какими, по моему пониманию, должна обладать Бэлла. Сегодня утром я слышала, как эта глупая мисс Мертенс говорила ребенку, что благородство души стоит гораздо выше благородства по рождению. Ты, вероятно, согласишься, дорогой Рудольф, что с такими взглядами Бэлла будет играть очень печальную роль при дворе, ведь я забочусь о ней и рассчитываю, что со временем она станет фрейлиной.
– Против этого я ничего не могу возразить.
– Ну, слава Богу, – воскликнула баронесса, облегченно вздыхая, – я немного беспокоилась о том, как ты отнесешься к тому, что я отказала мисс Мертенс, которую ты ценил далеко не по заслугам.
– Я не имею никакого права предписывать тебе что-либо относительно твоих подчиненных, – холодно возразил фон Вальде.
– Но я стараюсь, по возможности, сообразоваться с твоими желаниями, милейший Рудольф, Не могу тебе выразить, как я рада, что мне больше не придется видеть эту противную английскую физиономию.
– Мне очень жаль, но совсем избавиться тебе от нее не удастся: она останется в Линдгофе, так как Рейнгард, мой секретарь, полчаса назад обручился с нею.
Вышивка выпала из рук баронессы. На этот раз не только на щеках ее выступили пятна, но даже лоб весь побагровел.
– Кажется, этот человек лишился рассудка! – вскрикнула она, опомнившись, наконец, от своего оцепенения.