— Значит, ты был кем-то вроде завхоза в отряде Лыскова, — подытожил капитан Русев.
— Какой уж там завхоз, просто оберегал партизанское имущество, — во второй раз попытался объяснить бай Вылчан.
— Ну хорошо, не так это и важно, был ли ты завхозом или просто вещи стерег, — не стал спорить капитан Русев и неожиданно добавил: — А теперь ступай… Ты свободен…
Бай Вылчан удивленно взглянул на капитана. Что это: господину жандарму захотелось пошутит или здесь кроется какая-то провокация? Неужели его даже не арестуют? А может быть, судьба дарит ему тот самый единственный, почти фантастический шанс снова оказаться среди своих? Застывшее на лицах толпящихся вокруг сельских заправил недоумение сменилось выражением сначала растерянности, потом негодования: как можно отпускать одного из самых опасных каблешковских коммунистов?
Не говоря ни слова, бай Вылчан повернулся и неторопливо зашагал прочь. Но невдалеке его уже поджидал Драгия Янков — тот самый, что с такой охотой фотографировался в селе Дюлино с отрезанными у убитых партизан головами. Он был заранее проинструктирован поручиком Стефановым в соответствии с полученным от капитана Русева приказом. Гулкое эхо выстрелов прокатилось над селом, и, прошитый автоматной очередью на глазах у жены, бай Вылчан рухнул посреди сельской площади. Гул одобрения пробежал по окружению капитана Русева. Сам же командир батальона жандармерии, словно ничего не случилось и даже не взглянув на убитого, спокойно отправился выпить чашечку кофе. А в это время над Каблешково уже поднялись к небу зловещие клубы черного дыма, и далеко окрест разнеслись гулкие взрывы гранат, с помощью которых жандармы пытались разрушить наиболее крепкие строения.
Жандармы не позволили жене бая Вылчана забрать тело убитого мужа. Обезумевшая от ужаса, с окровавленным лицом и растрепанными волосами металась она по площади, всюду натыкаясь на пинки и удары прикладами. Старый коммунист Рачо Киров, дом которого тоже полыхал факелом, силой увел ее с площади, чтобы уберечь от пули какого-нибудь жаждущего отличиться жандарма-палача.
В селе еще полыхали пожары, когда по приказу капитана Русева жители Каблешково были согнаны на собрание на ту самую площадь, которая только что была обагрена кровью их односельчанина. Прежде чем покинуть село, командир карателей решил еще раз поупражняться в демагогии — он и сейчас хотел выглядеть лишь исполнителем чужой воли.
— История занимается только фактами, — разглагольствовал капитан перед угрюмо молчавшими каблешковцами. — В ней будет отмечен и этот печальный факт. Хочу, чтобы вы знали, что я сделал это с болью в сердце. Но таким было распоряжение свыше.