– Господи, еще бы! Да в ней нет ни одной крепкой детали. Колеса полностью износились еще лет десять том назад. Клянусь, вы могли бы ее сломать всего одним лишь легким прикосновением. Это самая чертовски жуткая развалина, которую я видел. Слава Господу, она нашей и в подметки не годится! Я не согласился бы проехать в ней и двух миль даже за пятьдесят тысяч фунтов.
– Боже милосердный, – испуганно воскликнула Кэтрин, – умоляю вас, давайте повернем назад. Если мы поедем дальше, с ними точно случится беда. Мистер Троп, да остановитесь же, наконец; поговорите с моим братом и скажите ему, что он в страшной опасности.
– Опасности! Господи, и что же? Случись их бричке сломаться, они просто из нее выпадут; на дороге столько грязи – клянусь, это будет отличное зрелище. Предупредить его! Тот экипаж достаточно прочный, особенно, если он в хороших руках, чтобы прослужить еще лет двадцать. Бог свидетель, за пять фунтов я проехал бы в нем до Йорка и обратно и не потерял бы при этом ни одного гвоздя.
Кэтрин слушала его, застыв от изумления. Она никак не могла взять в толк, как же связать воедино два таких разных отзыва об одной и той же вещи. Не понимала она, как сильна может быть в человеке склонность к болтовне и сколько лживых заверений звучат лишь от избытка тщеславия. Родители ее были людьми простыми и бесхитростными, и самое большее, что они могли себе позволить – это каламбур или пословицу; посему расположенность ко лжи за ними не водилась, и они никогда не опровергали того, что произнесли минуту назад. В некотором недоумении еще раз обдумав его слова и собравшись было попросить собеседника дать более четкие объяснения, Кэтрин все же передумала, решив отказать мистеру Торпу в способности ясно мыслить. А приняв во внимание тот факт, что его совершенно не волновало возможное несчастье с его сестрой и другом, она сочла, что молодой человек прекрасно понимал, что те в полной безопасности, и, таким образом, полностью успокоилась. Сам же молодой Торп, казалось, уже и думать забыл о том, что мгновение назад доказывал с такой горячностью, и поэтому остаток разговора, или, скорее, монолога, он, как и в самом начале, посвятил своим собственным заботам. Джентльмен рассказывал спутнице о лошадях, которых покупал за бесценок и впоследствии продавал втридорога; о бегах, на которых его знания предмета безошибочно указывало ему на фаворита; об охоте, на которой он подстрелил больше птиц (не будучи при этом в хорошей форме), чем все остальные вместе взятые; Джон подробно описал ей день, когда благодаря его чутью, сноровке и везению он так удачно натравил легавых, что исправил тем все ошибки, допущенные самыми маститыми охотниками, и когда благодаря своему безупречному сидению в седле он, ни на йоту не подвергая собственную жизнь опасности, постоянно ставил в самые затруднительные положения остальных всадников, добавив в заключении, что многие из них сломали тогда шеи.