Опасные пути (Хилтль) - страница 199

— Я был в ужасном положении. Никогда не забуду я этой ниши, — сказал король. — Если бы он увидал меня, пришел бы его час; ведь я уже вынул шпагу. Прощайте, Генриетта! Я люблю и пользуюсь взаимностью! — и Людовик вышел.

Когда он спустился в вестибюль, швейцар Рудольф остановил его и крикнул:

— Кто это под маской?

Король отступил на шаг и слегка приподнял маску. Швейцар вздрогнул, но скрыл свой испуг, низко поклонился и сказал:

— Проходите, пожалуйста, господин де Беврон.

Король вышел на улицу.

— Да что Вы, дядюшка Рудольф, — сказал молодой служитель, сидевший рядом со стариком, — ведь я хорошо видел, что под маской был не господин Беврон.

— А кто же? — быстро спросил швейцар.

— Ну, да Вы и сами знаете! Это был…

— Мальчишка, — серьезно сказал старик, — ходишь ли ты иногда по улице Сэнт-Антуан?

— О, да.

— Не видишь ли ты там в конце улицы крепости с восмью башнями?

— О, да.

— Ты, конечно, знаешь, что это — Бастилия и что за ее стенами люди погребены навеки?

— Ах, да!

— Ну так вот: каждый раз, когда тебе вздумается рассказать, кто был человек под маской, вспомни о восьми башнях Бастилии и держи язык за зубами.

Блестящую и великолепную картину представлял собой театральный зал той эпохи. В королевском театре не было разделения мест, иначе говоря, приглашенные зрители составляли одну внушительную, сияющую массу. Против мест перед сценой виднелся еще двойной ряд стульев на самой сцене.

Чтобы отделить театральное действие от слишком близкой публики, по обеим сторонам просцениума помещались маленькие широкие галереи, за которыми собственно начинались сценические подмостки; отсюда некоторые фигуры пьесы могли исполнять отдельные сцены.

Во время нашего рассказа слава Мольера[14] сильно росла. Король требовал частой и быстрой постановки пьес своего любимца. Могущественному государю льстили во всем, и потому вечер мольеровского спектакля был в то же время съездом всех блестящих и значительных придворных лиц.

Один из подобных вечеров собрал приглашенных королем в театр Пале-Рояля. Занавес, раздвигавшийся на обе стороны при начале представления, был задернут. За ним беспокойно расхаживал широкими шагами мужчина, лицо которого выражало большую энергию и живость ума. То был Мольер, великий поэт, актер и директор труппы герцога Орлеанского.

— Валори, — воскликнул наконец он, — Валори, позаботься, чтобы лампы в боковых ложах горели исправно! Недавно они были плохо заправлены.

— Господин Мольер, — возразил Валори, почтенный театральный ламповщик, — я не могу понять, как это случилось.