На высоком обрывистом берегу стоял длинный дом под железной крышей, рядом еще несколько, маленьких.
– Не туда смотрите. Это больница. – Бледный, но уже не трясущийся Клочков показывал вперед. Глаза у него были ввалившиеся, но ясные. – А Парус Одинокий посередине реки.
– Что за жеманное н-название? – спросил Фандорин, глядя на белый утес с отвесными краями, торчавший прямо из воды.
– Жеманница назвала, потому и жеманное. – Сергей Тихонович зажег трубку. Пальцы у него все-таки подрагивали. – Жена давнишнего губернатора, особа романтическая и поклонница Лермонтова, сопровождала супруга в инспекционной поездке. Она и нарекла. А монастырь Утоли-мои-печали уже потом построился. Видите шпиль часовни?
– Но островок совсем маленький.
– И монастырь маленький. Игуменья да четыре монашки. Теперь без игуменьи…
Не сводя глаз с медленно приближающейся скалы, Фандорин глухо спросил:
– А вы ее видели живой? Игуменью.
– Конечно. В больнице, когда из-за Ольшевского приезжал. Монашки в дневное время работали там милосердными сестрами, а Феврония была вроде фельдшерицы. У нее откуда-то имелись медицинские познания и навыки.
Эраст Петрович кивнул и не удержался, задал еще один вопрос, лишний:
– И… что она? Какая она… была?
– Странная, – пожал плечами Клочков. – Непохожая на игуменью. Во-первых, совсем не старая, примерно моих лет. Во-вторых, улыбчивая. Но при этом, по-моему, несколько не в себе. Будто прислушивается к чему-то, а отчего улыбается – не понять. Да что с нее взять? Черница.
Насупившись, Фандорин заговорил о другом.
– Как туда поднимаются, на Парус этот? С другой стороны, верно, есть какой-нибудь спуск?
– Нет, всюду отвесно. Потому и обитель здесь построили – чтобы от мира изолироваться. Вон, видите, внизу маленький причал, а от него вверх тянутся тросы? Такой примитивный, но довольно удобный механический лифт. Утром монашки садятся в корзину, спускаются, плывут в больницу, работать. К вечеру возвращаются, поднимают свою гондолу – и всё, до утра как в неприступной крепости.
– П-постойте. Игуменью убили на острове? Ночью? А попасть никто из посторонних туда не мог? Но ведь это означает…
– Ничего это не означает, к сожалению, – вздохнул титулярный советник. – Когда меня не пустили на остров, я истребовал всех монашек на берег. И каждую допросил. Тоже, как вы думал: всё просто, только четверо подозреваемых…
– И что же?
– Посмóтрите на них – сами поймете. Не буду навязывать своего суждения.
Товарищ прокурора держался не так, как утром, но и не так, как давеча ночью. Был и не вял, и не болтлив, а, пожалуй, нормален.