Однако муж Тамары Ивановны даже не пытался выказать какого-либо сочувствия к судьбе Маши Заступиной. Его рука, напоминающая клешню краба, жестко стиснула мне локоть. Я не успел опомниться, как оказался на лестничной клетке, с ботинками под мышкой, ведомый по-молодецки сноровистым и сильным стариком Кешей. Скрип вставной челюсти сопровождал мое бесцеремонное выдворение.
— Вам больше нечего делать здесь, молодой человек. А моей жене необходим отдых, покой… С нее хватит ваших сказок…
Чуть ли не кубарем я скатился по крутой темной лестнице на пролет вниз.
— Подождите! — донесся до меня короткий, как удар хлыста, окрик хозяина.
— Это вы мне, Иннокентий Георгиевич? — Я уже догадался, с кем имею дело, хотя представиться мне не посчитали нужным.
— Да, вам, — отрезал старик и продолжал мстительным шепотом: — Раз Лена для вас так много значила… знали ли вы, что у нее был ребенок?
— Знал, — ответил я сухо.
— А то, что его отец недавно появился в городе и искал их?
— А вот этого…
— Кажется, он сидел, — мрачно произнес Белецкий, — и совсем опустился. Он не хотел заходить к нам домой и поджидал меня у подъезда. Это было незадолго до смерти Лены.
— Что его интересовало?! — выкрикнул я.
— Ее нынешний адрес.
— А вы?
— Дал, — очень тихо проговорил Иннокентий Георгиевич. — Какой-никакой, но он был отец, и Лена его до сих пор любила. Томе, разумеется, я ничего не сказал.
— Почему же сказали мне?
Он сделал шаг в квартиру:
— Предупредить. Хорошо, что ваши дорожки не пересеклись.
— Ленин сын… — заторопился я. — Вам известно, что он сбежал из детдома?
Лязгнула металлическая дверь, щелкнули собачки замков. Но мне и так стало ясно: престарелый муж Тамары Ивановны знал об этом деле гораздо больше, чем сказал мне.
Я зашел в свой офис и теперь, сидя за столом, листал пухлый телефонный справочник. Вдруг я почувствовал слабый ветерок, повеявший в отворенную дверь, а в следующее мгновение мне на плечо легла чья-то тяжелая рука.
— Отвлекись, братан, — обратились ко мне.
Я отложил книгу и поднял взгляд.
Меня навестил рослый мужчина лет сорока, одетый в черные широкие джинсы и грубую кожаную куртку, до белизны вытертую на локтях. Ворот его водолазки, скрывающий шею и доходящий до щетинистого подбородка, был замусолен, лицо обветренное, с белесым налетом, мощный нос скошен книзу, коротко стриженные волосы седы на висках. Жизнь потрепала его на славу, о чем догадываешься сразу же, стоит заглянуть в его видавшие виды, потухшие глаза. Мешки под ними, несомненно, от частого употребления.
— Базар есть, братан, — сказал он мне.