Санкт-Петербург, 1789 год
«Эх, сколько времени зря потратил, пока нашел то место, где лежал убитый Жюль! Алексей Алексеевич сам толком не знал, ну и мне обсказать не мог. Украдкой раз обошел мимо посольской ограды, другой раз… Ни капли крови. Значит, так и было, как я думал: зарезали Жюля не здесь. Он в другом месте кровушкой истек. Однако я приуныл… Мне надо было знать, где его нашли, чтобы напротив того же места в сад пробраться. Вряд ли волокли издалека, наверняка тут же через забор перекинули да успокоились, в полной уверенности, что на посольскую территорию никто сунуться не посмеет. Опять пошел по кругу – опять ничего. Не станешь же, аки пес, вынюхивать, нос в землю уткнув… Неужели возвращаться ни с чем?! Ага… Ну, помоги Бог».
– Эй, малец!
– Чего изволите, барин?
– Поди сюда. Пятачок заработать хочешь?
– Пятачок! А кто же не хочет! Неужто и правда дашь пятачок?
– Я говорю – заработать нужно.
– Чего делать-то, сказывай, барин.
– Делать ничего особо не надобно, а надобно мне знать: как твое имя и ты тутошний ли?
– А то, вон там, за углом, живу, дом сапожника Ивана Ильина, а я у него в мальчишках. Кличут меня Ваняткою. А ты чего, сапоги пошить решил?
– Никаких сапог я шить не буду. Ты вчера на улицу выходил?
– Конечно! Думаешь, я только и знаю, что с шилом да дратвой сижу? Меня хозяйка туда-сюда почем зря гоняет, то за молоком ихнему дитяти, то за дровами, то за селедкой, да мало ли за чем!
– Не слышал ли ты, Ванятка, чего о том, что тут вчера у вас приключилось?
– Эт про мертвяка хранцузского? Как не слыхать! Не только слыхал, но и видел его!
– Сам видел?! Врешь небось. Вся ваша братия вечно врет. Все вы видели, все вы знаете, а ведь слабо небось тебе будет показать, где он лежал, мертвый-то.
– А он и не лежал. Он сиднем сидел, к забору прислонясь.
– Сидел?!
– Сам весь свесился, голову ниже плеч – и сидел. Вон там.
– Где?
– Да вон там же, где доски забора чуток проломлены сверху.
– А что ж это они проломлены?
– Кто их знает, тебе про что знать-то нужно, про доски или про мертвяка?
– Про него, страдальца, царство небесное. А кто его нашел, не знаешь?
– Бабы-чухонки, что молоко на рынок несли. Ой, крик подняли, весь квартал перебудили. Я в портки вскочил – и на улицу. Ой, мамыньки… Бабы кругом стоят, орут на все голоса, ревмя ревут, как их коровы, от такого вопля-рева и мертвый, по пословице, пробудится. Ан нет, не пробудился он, горемычный, так и сидел, пока не набежали посольские люди. Полопотали они чего-то по-своему, подняли – а он колода колодой, не разогнуть! – и унесли.