Я кивнула, отвечая на его вопрос.
— Давай их сюда, — сказал Лешка.
— Их украли, — ответила я совершенно спокойно. Теперь мне было уже на все наплевать.
— Что?! — взревел бывший, подобно раненому бегемоту. Потом еще добавил несколько слов, которые не говорят женщине, а жене — в особенности, пусть даже бывшей.
Наконец мне удалось вклиниться в поток брани, вылетавший из Лешкиного рта.
— Уходи! Пожалуйста. Мне плохо.
— Возвращай мне документы! Ищи их где хочешь! Где хочешь, слышишь?!
— Напиши заявление в милицию. Они как раз расследуют это дело. Может, и найдут твои папки.
— Искать будешь ты! Ясно тебе?! — Лешка помолчал и добавил: — Или ты об этом пожалеешь.
Я устало подняла на него глаза. У бывшего изменилось выражение лица. Теперь его украшала улыбка крокодила, готового заглотить жертву.
— Подумай о детях, Оленька. Хорошо подумай.
— Сволочь! — прошипела я. — Ведь это же и твои дети!
— Ну и что? Я никогда не испытывал к ним никаких чувств. И если придется выбирать — они или моя собственная шкура, догадываешься, что выберу я?
Я догадывалась, но мой собственный выбор был другим.
Наконец экс-супруг ушел, несколько раз напомнив, чтобы я рыла землю в поисках документов. Дал на все про все три дня — до возвращения матери с Кипра с «его телом». Неужели он не понимает, что я могу его сдать? Хотя бы той же Надежде Георгиевне. Она — не милиция: Лешка всегда побаивался матери… Значит, теперь не боится? Ведь он же не полный идиот, не может он исключать варианта, что я пойду к его матери и расскажу ей всю правду?
Или свекровь в курсе? Знает, что поехала не за телом любимого и единственного сыночка? Но ведь плакала-то она у меня на этой самой кухне вполне натурально… Непохоже, чтобы играла…
Хотя кто их всех разберет?!
Что, если все затеял Лешка? И детей моих (не наших, именно — моих) украл он, и убийство свое организовал и… А чего он вообще добивается? Какова его конечная цель? Надо было бы спросить сегодня, да не сообразила.
Но что делать мне? Искать эти чертовы бумаги? Но где? У кого? Хотя у кого я в принципе знала. Перстень. На безымянном пальце правой руки, которой мне как раз и заехали по физиономии.
Я отправилась к зеркалу. Вот эти царапины — от перстня. Не было бы его — не было бы царапин. Не кулаком же их у меня на физиономии оставили? Хотя я ведь упала на асфальт и лежала там.
Упала на ногу. И головой, по-моему, не ударялась. Сильно не ударялась, но каким-то образом положила на асфальт? Нет, больше не буду рассматривать себя в зеркале.
Вернувшись на кухню, я заварила себе крепкого чаю.