— А вы как же тут жили, при немцах-то? — не поднимая головы, хрипло спросил Козырев.
— Какой там жили! — махнула рукой Федосья. — В погребе скрывались, а летом в бурьянах, на огороде. Тут, в избе-то, немцы хозяйничали. Одни уйдут, другие приходят. Как тот год, так и этот. Вот уж нынче зимой корову порешили. Берегла я ее, в яме за огородом прятала. Разнюхали, проклятые, враз раскромсали, бедняжку… И остались мы ни с чем. Слава богу, хоть удалось малость картошки припрятать да свеклы штук с полсотни сберегла. Вот и кормились одной картошкой, а со свеклой чай пили заместо сахару, вприкуску. Беда, да и только: ни скота не осталось, ни кур.
— Будут, будут и скот и куры! — гневно сказал Козырев. — Все у нас будет. А с ними, с паразитами, мы сполна поквитаемся! Вот! — повернул он к Алеше и Ашоту багровое лицо с черным шрамом на подбородке, — Вот за что мы воюем, за что ни крови, ни жизни своей не щадим! За жизнь людей наших, за то, чтоб не измывались фашисты над ними, чтоб жили они свободно…
Рано утром раздалась самая обыкновенная, будничная и привычная команда «подъем».
— Быстрее, быстрее, на физзарядку опоздаем, — стоя у двери, торопил Чалый.
— Черт те что удумали! — сонно бормотал Гаркуша. — На фронте зарядка! Мабудь, и осмотр утренний будэ и с писнями на прогулки пойдем?
— И осмотр будет и прогулка. Все, как по уставу положено, — невозмутимо ответил Чалый.
— По уставу, по уставу! Вот шандарахнет фриц дальнобойной, враз все уставы и все наставления пропишет.
Когда пулеметный расчет вышел из дома, на улице еще держалась зыбкая утренняя темнота. Гулко топая по подмерзшей земле, солдаты бежали, переходили на шаг, вновь бежали; рассыпавшись «на длину вытянутых рук», проделали несколько упражнений и, разгоряченные, шумно дыша, разошлись по своим хатам.
— Вот водичка свеженькая. Из колодца только принесла. Мойтесь, пожалуйста, — приветливо встретила вернувшихся пулеметчиков Федосья. — Вот и полотенчики. Старенькие, правда, но чистые. Вчера выстирала.
— Не надо, Федосья Антоновна! Зачем все это? — пытался остановить ее Чалый. — Полотенца у нас свои есть. И воды сами принесем.
— Что вы, что вы! Свои полотенца вам на войне пригодятся. Там постирать-то некому.
«А мы где же? — растерянно подумал Алеша. — Значит, еще не на фронте». Он хотел было спросить Чалого, но постеснялся, вышел из дома и принялся рубить хворост на топку.
— Давай, давай! — толкнул его в бок Гаркуша. — Старайся, лычки ефрейторские заслужишь!
— Отстаньте, что вам нужно? — рассердился Алеша.
— Ну ладно, ладно, не пыли! Побереги свою ярость для фрицев, — миролюбиво сказал Гаркуша и скрылся за дверью.