— Вы обвиняете меня в убийстве профессора Шамайтиса?
— Да!
— Обыскивать мою квартиру будете?
— Возможно! Несколько позднее... Пока я пришел только побеседовать с вами.
— А мне бы хотелось поговорить с вашими начальниками, молодой человек.
— Мы предоставим вам эту возможность.
— Я буду разговаривать в качестве арестованного?
— Возможно, — опять повторил Юшкас.
— У вас нет никаких оснований для ареста. Вы не располагаете против меня никакими уликами. Все ваше обвинение надуманно, противоестественно, чудовищно. Мне легко будет доказать свою невиновность. Но я предпочитаю сделать это в другом месте.
В словах и в движениях ксендза следователь уловил какую-то поспешность, суетливость.
Прошла минута, вторая. Отец Августин открыл шкаф, взял черный, хорошего покроя костюм и стал одеваться. Одевшись, он подошел к продолжавшему сидеть Юшкасу, встал перед ним и сказал с едва заметной иронией:
— Идемте, сын мой. Не надо никого звать. Вы молоды, я стар. Попытки к бегству не будет. Я верю, что скоро вернусь в свой дом, и не хочу, чтобы кто-нибудь из моих прихожан или соседей знал о вашей ошибке. Так будет лучше для меня.
Он выдержал паузу и закончил со скрытой угрозой:
— И для вас.
Не глядя на гостя, отец Августин направился к выходу. Юшкасу ничего не оставалось, как последовать за ним. Однако уже в дверях отец Августин неожиданно остановился и обернулся к шедшему позади следователю. На лице ксендза было написано смущение.
— Простите меня... Совсем запамятовал. В квартире цветы, было бы грешно, если бы я забыл о них. Ночи холодные. Цветы могут померзнуть. На ночь я всегда закрываю окна. Служанка небрежна, постоянно забывает об этом. — Он тяжело вздохнул. — Цветы — моя единственная человеческая слабость. Разрешите. Я могу вернуться через один-два дня, и тогда они завянут.
Не дожидаясь ответа, отец Августин торопливо пошел обратно в комнату. Юшкас посторонился и пропустил его. Он следил за каждым движением ксендза и, кажется, понял, что к чему. Удовлетворенно кивнув, он шагнул вслед за отцом Августином. А тот стремительно прошел к закрытому легкими занавесками окну, раздвинул их и, не оборачиваясь, произнес:
— Вот она, моя любимая герань. Я выращиваю ее уже несколько лет.
Действительно, на подоконнике, с левой стороны, стоял большой вазон с геранью.
Не обращая внимания на следователя, отец Августин закрыл окно, задернул занавески, подошел ко второму окну и проделал то же самое. Потом повернулся к Юшкасу и сказал смиренно и тихо:
— Цветы — тоже живые существа и тоже требуют неустанной заботы. Благодарю вас, сын мой. А теперь — идемте!