Дружина Бориса и сам князь поскучнели, все было похоже на работу мясника.
Стало ясно, что Медведко осталось жить не более минуты, это было понятно всем, кроме Медведко и, конечно же, Джан Ши: то, что делал Емеля, было похоже на все и никогда не повторялось, как не повторяются движения пламени костра или ход волн океана или облаков в небе. У Емели не было школы в шаолиньском смысле этого слова, но в его ударе было звериное начало с человеческим завершением и наоборот, и никогда нельзя было понять, где кончается одно движение и начинается другое.
И более того: произошло нечто, что заставило вздрогнуть Джан Ши. Он мог легко, тем более завершив руки ножами, сражаться с дюжиной смердов князя Бориса и остаться в живых, он мог легко одолеть противника, который, владея техникой Шаолиня, раздваивался, растраивался, расчетверялся и в прочее число раз мог умножить себя, но, будучи лицом множественным, оставался схож в своих знании и движении и законе с оригиналом, – здесь же произошло то, что было ведомо Джан Ши весьма отдаленно.
Это было явление чудного бога, который знаком каждому русскому человеку по Кащеевой смерти: в сундуке – утка, в утке яйцо, в яйце – игла, и только на конце иглы – смерть Кащея. Этот бог знаком по вышивке на обыденном полотенце, на котором в доме – Берегиня, в Берегине – дом, в котором меньшая Берегиня, в которой меньший дом, в котором еще меньшая Берегиня… и далее, так же как матрешка множится в матрешке, в бесконечной череде которых Берегиня бессмертна.
Вот таких рассыпавшихся, мал-мала меньше, один из другого, Медведко и возникло вокруг Джан Ши множество, от Медведко видом с матерого медведя до Медведко ростом с мальчика-с-пальчик или не более пули, и все они закружились и замелькали вокруг Джан Ши.
А весь Медведко неподвижно смотрел на эту широкоскулую косоглазую рожу и думал о том, что, во множестве раз, по воле Деда, ведя бой с драконом, волком, оленем, кабаном, медведем, он все же не бился с человеком, а с человеком, оказалось, сражаться было интереснее, чем с любым из зверей, ибо круг движения зверя был ограничен его инстинктом и привычками, они вычислялись, и довольно быстро, а человек был бесформен, хотя в Джан Ши была и система и ограниченность, но совсем иная, чем в звере, и в этом была уязвимость Джан Ши.
У каждого Емели нельзя было научиться ничему, ибо ни одно из движений Емели не повторялось, просто каждый Медведко был таким, каким был бой, и чуть-чуть другим, стоящим еще и над собой, и наблюдающим бой. Медведко стал неуязвим для Джан Ши, и все же, наверное, бой продолжался бы долго из-за неутоленного любопытства Медведко, но во время неосторожного удара большего Медведко пяткой левой ноги в шею Джан Ши тот упал на Деда, и оба его ножа вошли в дернувшегося и замершего Деда.