Напрягся Богомил, как будто гадина подползает, вот сейчас ногу поднять и раздавить или голову свернуть, а попробуй сверни, раздави – за Добрыней вся сила вольная да подневольная и проворная, на коне сидит, копьем подпирается, кого скажут – убьет, кого скажут – помилует.
Почувствовал Богомиловы мысли Добрыня, улыбнулся так широко.
– Вот ты говоришь, отцы и деды верили. Но ведь все меняется в мире, летом листья на дереве, пришла осень – листья падают, чтобы дать место другим. Это закон. Уходят отцы, и приходим мы. Здесь вот до Велеса Род сидел, до Рода Берегиня была, как деды говорили. Менялось время, и меняли богов.
– Это были наши боги, – сказал Богомил, – а ты чужого привел, мы своих добром ставили, а ты мечом и огнем поставить хочешь.
– Ой ли, – улыбнулся Добрыня, – так уж и наши, а Симаргл?
– Его твой Владимир поставил, – скривился Богомил, – и посмотри: около него – ни одной жертвы, а потом он – пятая спица в колесе, а твой – не первый, не второй, а единственный.
– Ну а Богородица, а Предтеча, а Христос?..
– Все чужие, как и ты стал чужим, когда Новгород за власть продал. Народ шумит, не туда блеет, куда Добрыня с мечом на поясе да топором за пазухой повернуть хочет…
– Ладно, – говорит Добрыня, – это боги всемогущие, мы их помыслы не знаем, мы страхом божьим живы, – надо стадо баранов поближе к пропасти подтолкнуть, вроде кнутом хлопнуть, вроде как луг вдали показать. Вон, мол, дураки, где счастье пасется. – А твои боги тебе служат, говорят: «Боги подчиняются заклинаниям, заклинания – волхвам – значит, волхвы – наши боги». Сотвори заклинание, заставь своих богов узнать, что ждет тебя сегодня, не ахти какая сложность при твоих возможностях вертеть своими богами.
– Чудо совершу сегодня, говорят мне боги, – помолчав, сказал Богомил, пока молчал, лицо было бело, глаза внутрь закатились, белки наружу, ослеп, в губах – ни кровинки, на лице – смертная маска, и руку поднял.
– И больше ничего тебе боги не сказали?
Сам бы Добрыня и испугался этого лица, но в том-то и дело, что он не сам, а холоп князя, рука истории, право справедливости, кулак добра, божий топор, и вот сам испугался, внутри все как бы остекленело и заледенело, а топор в кулак – и хрясь им по голове. Серебряный топор, красная кровь, белое лицо, седые волосы, алый плащ, солнце кровавое, над Волховом туман. Велесов день.
Богомил начал опускаться медленно, как во сне кони скачут или волна на скалу, и трах медленно – брызги крупными, еле летящими белыми пенными лохмами обратно в море…
Посрамлен Богомил. И потому, что его боги слабее оказались перед новым, и потому, что мертвый лежит. Волхва может убить только тот, кто сильней. Даже у Волоса сомненье в голове зашевелилось, как проснувшийся лопоухий щенок; не то, что волхованье Христа слабей, а то, что Богомил слаб и не по праву место свое занимал…