– Да, сэр. Объясните, пожалуйста, как вы могли узнать, что Карло Маффеи убит, и откуда вам стало известно, что мистер Барстоу был отравлен.
– Ну неужели я снова должен растолковывать, что у Веласкеса бесполезно спрашивать, отчего он на своей картине оставил руку Эзопа под платьем, а не изобразил ее свободно вытянутой вдоль тела? Как ты не уразумеешь, Арчи, что добросовестный сыщик, показывающий тебе следы на песке, обладает лишь вниманием, а у настоящего художника есть еще вдохновение и воображение. Вот и ты, Арчи, видишь только факты, бросающиеся в глаза, которые можно потрогать руками, но не имеешь ни фантазии, ни дара предвидения.
– Ваша правда, сэр, но я никак не могу догадаться, откуда вы узнали, что мистер Барстоу был отравлен.
– Все очень просто. Нам с тобой известно, что Карло Маффеи исчез: вероятно, убит и обворован. Достаточно банальный случай на первый взгляд. Но потом мы получили сведения о газетных объявлениях и телефонном звонке в день исчезновения. Помнишь его слова «Я не из тех, кого можно запугать…»? Это меня уже насторожило. Значит, у Карло были враги. Затем у Маффеи обнаружилось объявление со словом «механизм» и статья о смерти мистера Барстоу. Как увязать вместе безработного механика и преуспевающего ректора университета? Для того-то и необходимо чутье художника, артиста, большое воображение. Я задал Анне Фиоре всего один вопрос: видела ли она в комнате Маффеи клюшку для гольфа? Этого вполне хватило, ибо реакция ее была поразительна.
– А если бы она просто ответила, что никогда не видела?
– В таком случае появились бы другие предположения.
– Но как же вы поняли, что Маффеи убит?
– Это стало ясно после посещения О’Грэйди. Ведь ты слышал нашу беседу. Полиция сделала обыск в его комнате. А такое возможно в жилище преступника. Последнее в свете предыдущих фактов показалось мне маловероятным, и я сделал заключение, что Маффеи погиб сам.
– Еще один вопрос, наиболее важный и трудный, по-моему: кто убил Барстоу?
– А тут уже начинается другая картина, Арчи. Надеюсь, сюжет у нее будет достаточно интересный. Во всяком случае, я не отойду от мольберта, пока не наложу на холст завершающий штрих.
Зная, что настаивать на продолжении разговора бесполезно, я надел дождевик и вышел на улицу прогуляться.
Я был убежден, что Вульф никогда не залезет в яму, не найдя предварительно какой-нибудь запасной выход оттуда, но вместе с тем чувствовал себя не в своей тарелке. До самой смерти не забуду тот случай, когда он заставил меня арестовать директора банка, против которого вообще не было улик, кроме абсолютно засохшей авторучки, лежавшей на его столе. Никогда в жизни я не испытывал такой радости и облегчения, как после смерти этого человека, застрелившегося через час именно из-за нее.