— Гостиницу подчинить комендатуре Кремля. И чтоб ни один чекист не смел…
— Гостиница подчинена комендатуре Кремля, и ни один чекист не смеет.
— Все номера оборудовать подслушивающими устройствами, все услышанное докладывать не в НКВД, а лично вам.
— Лично мне докладывают.
— Усилить освещение гостиницы в ночное время, чтобы москвичи и гости столицы могли гостиницей любоваться и днем, и ночью.
— Она и так хорошо освещена. Люди ночью едут, любуются.
— Еще сильнее осветить. Кроме того, провести модернизацию гостиницы. Поставить новую вентиляционную систему. Плотные тяжелые шторы во всех номерах заменить на легкие, и чтоб не все окно занавешивалось, а только нижняя часть.
— Вот это идея, товарищ Холованов. В вашу голову иногда приходят гениальные идеи.
Опустил Холованов глаза. Любил он, когда Сталин хвалит, но постановил раз и навсегда сам для себя: Сталина не обманывать. Просто потому, что обмануть его нельзя. Потому, что неправда все равно выплывет. Поэтому говорил Холованов Сталину правду. Похвалы получал редко. Но голову ему пока сохранить удалось.
Каждый, кто врал Сталину, даже в мелочах, долго не жил. Потому Холованов, в ноги себе глядя, признался:
— Это не моя идея, товарищ Сталин.
— Чья же?
— У нас в контроле работает одна девушка. Вы ее знаете. Парашютистка.
— Стрелецкая?
— Она.
— Где она?
— Сейчас она в вашей приемной. Я ее на всякий случай захватил.
— Зовите.
7
Сидит Настя в приемной. Личный секретарь Сталина товарищ. Поскребышев бумаги в аккуратные стопочки складывает. Скользнула одна бумажка — прямо Насте под ноги.
Закрыла Настя глаза рукой: я вашими секретами не интересуюсь.
— Это не секреты, — Поскребышев смеется. — Это товарищ Сталин иногда на совещаниях сидит и на бумаге чертиков рисует, а мне эти бумаги собирать и сжигать.
— Как сжигать? — похолодела Настя. — В музей!
— Это же не картины. Просто сидит человек, задумавшись, и машинально на листочке чертит.
— Все равно в музей! — Посмотрела Настя на листочек, Поскребышеву отдавая, и волна разочарования хлестнула ее: это для музея явно не годится. Весь листочек изрисован волками и чертиками. Но рисунки отнюдь не божественные, не сравнить ни с Рафаэлем, ни с Рембрандтом. И тайно призналась Настя сама себе: Сталин рисует плохо. Даже хуже, чем Пабло Пикассо.
Растворилась тут дверь в сталинский кабинет:
— Входите.
Вошла.
— Товарищ Стрелецкая, ваши предложения относительно гостиницы интересны. Но почти все, что вы предлагаете, мною уже осуществлено. Знать обо всем этом вы не могли.
— Товарищ Сталин, логика нас ведет по одному пути.