Веселье ежовское с тормозов сорвало. Веселье — вразнос. Уже не нервное веселье — истерическое.
Хохочут монахини звериным хохотом. Пьют. Целуются. Ругаются. Плачут. И снова пьют.
Тает круг. Потому каждый вечер об одном: кого сегодня взяли? Кого сегодня возьмут? О завтрашнем дне говорить не принято. И думать не принято. До завтрашнего дня еще дожить надо. Почему ежовцы здесь собираются? Потому, что привыкли. Когда Николай Иванович был Наркомом внутренних дел, когда расстрелы шли конвейером, центровые ежовцы, любители мужского общества, собирались тут, чтобы расслабиться. Прямо скажем, работа нервная. Без морфина не получалось. А тут, у Николая Ивановича, на маскарадах морфин подавали как угощение — как коньяк подают, как шампанское.
Кончилась ежовская власть. Одни ежовцы в стороны шарахнулись. Не выгорело — их косяками отлавливают и стреляют. А другие по-прежнему к Ежову на огонек каждый вечер стекаются. Им, как овечкам в стаде, не так страшно. Дома страшнее. Храбрые ежовцы давно в окошки лубянские выпрыгнули. Остальные здесь собираются.
— Кто следующий?
— Завенягин, ясное дело. Все к этому клонится.
— Нет, брат, Завенягин с нашего трамвайчика соскочил и бериевцем обратился.